Любовник-Фантом - [129]

Шкаф был разделен на три полки и два небольших ящичка. На полке выстроилась по ранжиру несколько маленьких герметически закупоренных хрустальных флакончиков с какими-то бесцветными летучими жидкостями. Могу лишь утверждать, что то не были яды — в состав одной из них входили фосфор и аммиак. Были там причудливые стеклянные трубочки, маленький заостренный железный стерженек, отделанный большим осколком горного хрусталя, и еще один — оправленный в янтарь, и, кроме того, очень сильный магнит.

В одном из ящиков мы обнаружили миниатюрный портрет в золотой рамке, краски которого сохранили редкостную свежесть, если вспомнить, сколь долго он, должно быть, пролежал здесь. На портрете был изображен мужчина на излете среднего возраста — лет сорока восьми или семи.

Лицо у него было самое необыкновенное — весьма запоминающееся. Вообрази вы себе могучую змею, превратившуюся в человека, но и в человеческом облике сохранившую свои прежние змеиные черты, вы составили бы себе более ясное представление о нем, нежели могли бы дать самые длинные описания — о широкой, плоской лобной кости, об изящной, сужающейся линии подбородка, скрывающей неумолимую и мощную челюсть, о миндалевидном разрезе больших страшных глаз, мерцающих, зеленых, словно изумруды, и о жестоком бесстрастии, разлитом во всех чертах, — свидетельстве огромной скрытой силы. Странно было вот что: лицо на миниатюре в первое же мгновение поразило меня небывалым сходством с одним из самых редких портретов — с портретом человека очень родовитого, едва ли не королевской крови, наделавшего в свое время много шуму. О нем не говорится в исторических хрониках, разве лишь вскользь, но полистайте письма современников, и вы найдете там рассказы о его необузданном духе, о пристрастии к оккультному знанию. Скончался он в расцвете лет и погребен, судя по историческим свидетельствам, в чужих краях. Умер он вовремя, чтоб не попасть в руки закона, готового препроводить его на виселицу за совершенные преступления.

После смерти его портреты — весьма многочисленные, ибо он был щедрым покровителем искусств — скупались и уничтожались, как полагают, по приказу его наследников, которые, наверное, рады были устранить и самое упоминание о нем из своего генеалогического древа. Он обладал огромным состоянием, значительная часть которого, как говорят, была присвоена одним его любимцем, то ли предсказателем, то ли астрологом; как бы то ни было, когда он умер, оно таинственно исчезло. Как полагают, лишь один портрет избежал общей участи, мне посчастливилось его видеть в доме одного коллекционера несколько месяцев тому назад, портрет произвел на меня неизгладимое впечатление, как и на каждого, кому его случалось видеть; то было незабываемое лицо, и это же лицо смотрело на меня с миниатюры, лежавшей на моей ладони.

Впрочем, человек на миниатюре был несколькими годами старше, чем изображенный на том портрете, или даже чем оригинал в пору своей смерти. Но много ли значат три-четыре года — ведь между той порой, когда благоденствовал сей грозный аристократ, и временем, когда была, наверное, написана миниатюра, прошло, пожалуй, более двухсот лет.

Я предавался созерцанию в молчаливом удивлении, когда мистер Дж. воскликнул:

— Возможно ли такое? Я знал этого человека.

— Как? Где? — вскричал я.

— Мы встречались в Индии. Он пользовался особенным доверием одного раджи и чуть было не довел дело до восстания, которое лишило бы того владений. Знакомец мой, француз по имени де В., был умный, дерзкий аристократ. Мы настояли на его отставке и изгнании. Это, вне всякого сомнения, тот же человек, второго такого нет на свете. Однако миниатюра написана, кажется, лет сто тому назад.

Без всякой задней мысли я перевернул портрет и обнаружил на обратной стороне пентаграмму; в центре нее была выгравирована лестница, третью ступеньку которой составляла дата — 1765. Осмотрев портрет более внимательно, я заметил пружину, с помощью которой задняя стенка открывалась, словно крышка. С внутренней ее стороны была выгравирована надпись: «Тебе, Марианна. И в жизни, и в смерти будь верна своему…», дальше следовало имя, мне не вовсе незнакомое, которое я не стану повторять. Я не раз слышал его в детстве от людей постарше, о его обладателе они упоминали как о блистательном шарлатане, невероятно шумевшем в Лондоне в продолжение года или около того и бежавшем от обвинения в двойном убийстве, которое произошло в его домашнем кругу, — убийстве его любовницы и соперника. Но я не обмолвился об этом ни словом мистеру Дж., лишь неохотно протянул ему миниатюру.

Первый ящик несгораемого шкафа выдвинулся сразу, зато невероятно трудно оказалось совладать со вторым: хотя он не был заперт, он не поддавался нашим усилиям, пока мы не просунули в щель стамеску. Благодаря чему мы, наконец, выдвинули его и обнаружили внутри диковинное устройство, отлично сохранившееся. На тонкой книжечке или, верней, блокноте покоилось хрустальное блюдце, наполненное прозрачной жидкостью, на поверхности которой плавало нечто вроде компаса со стремительно вращавшейся иглой, но на циферблате вместо привычных делений были изображены семь замысловатых символов, похожих на астрологические знаки планет. Весьма своеобразный, правда, несильный и не лишенный приятности запах исходил от этого ящика, стенки которого были выложены деревом, как мы поздней определили — ореховым. Каков бы ни был источник этого запаха, на нервы он оказывал физическое действие. Мы это ощутили все, включая двух рабочих, находившихся с нами в комнате. По всему телу от корней волос до кончиков пальцев пробегало что-то вроде щекотки или мурашек. Стремясь скорее рассмотреть книжечку, я поднял блюдце. Вследствие чего игла стала вращаться быстрей и быстрей, все мое существо содрогнулось от сильного удара, и я выронил блюдце. Жидкость расплескалась по полу, блюдце разбилось, компас закатился в угол, стены заходили ходуном, словно их стал трясти и раскачивать великан.