Любовник Большой Медведицы - [94]

Темнеет сильнее. Встаю. Ласкаю кота на прощание, выхожу из шалаша. Кот мяукает вслед. Может, чувствует, что навсегда прощаюсь с ним.

Иду напрямик лесом к дороге, выводящей на Затычин. Издали раскатываются глухие, тяжкие отзвуки грома. Все ближе они ко мне. Поднимается ветер, трясет верхушки деревьев, наполняет лес тоскливым шумом.

Темень кромешная. Я едва нахожу путь между деревьями. Вдруг, как коса на луг, падает на лес длинная зеленая молния. Низко, будто из-под земли — гром, плывет тяжелыми волнами во мрак. Новая молния, желтая, пронзает воздух. Третья, красная, взрывается ракетой. Четвертая, золотая, рассекает сумрак от края до края. Пятая, белая, срывает ночь с земли, и какое-то время я отчетливо вижу каждый ствол, каждую веточку, каждый лист. А потом молнии — непрерывно, одна за другой. Сплетаются. Бьют одна за другой. Разливают меж деревьями потоки света.

Воздух дрожит удивительно… Гудит тяжко. Дрожат деревья.

Гроза. Ветер ломает сучья, валит деревья. Молнии разбивают в щепы самые могучие ели, сосны и березы. Лес трепещет.

Я упрямо иду вперед. На голову сыплются ломаные ветки. Где-то справа, слева валятся деревья. Сверху сверкают молнии. Тревожный лесной шум сливается со свистом ветра, грохотом грома.

Держу в руке фонарь, но светить нет нужды. Молнии неустанно освещают мой путь.

Наконец, выхожу на край леса. Иду полем в нескольких десятках метров от опушки. Тут безопаснее. Не упадет дерево, не ударит падающий сверху обломанный сук.

Начинается ливень. По полям несутся потоки воды. Вскоре промокаю до нитки. Пробую фонарик — не работает. Тогда вынимаю из кармана наган и с оружием в обеих руках иду вперед. Стараюсь выйти на большак — иначе в такую погоду не найти нужного направления.

Наконец, нахожу дорогу. Долго не решаюсь, но, наконец, иду по ней вперед. Иначе могу заблудиться.

Иду вперед с оружием наизготовку. Ливень льет, я шлепаю по бесконечной луже. Пообок дороги, во рвах, несутся потоки.

Что сейчас кот поделывает? От моего лесного укрытия, от шалаша, от костра, наверное, и следа не осталось.

Все иду и иду по большаку вперед. Миную один за другим несколько мостов. Посчитав их, прикидываю: поблизости должен быть мост на второй линии. Останавливаюсь, прислушиваюсь, но через минуту иду дальше. Разве отличишь что-нибудь в таком урагане грохота?

Ступаю на мост. Медленно, пригнувшись, держа пальцы на спусковых крючках подготовленного оружия, иду вперед. Может, совсем рядом кто-то! Вдруг спотыкаюсь и чуть не падаю. Едва не выстрелил. Останавливаюсь, касаюсь ногой чего-то мягкого — это упавший с воза мешок с сеном.

Двигаюсь вперед. Дорога поднимается по скользкому склону. До границы мне — километр по дороге. Шаг за шагом, медленно бреду вперед. Смотрю на фосфоресцирующие стрелки часов. Половина десятого. Через час, если быстро идти, буду на мелине.

Чувствую: граница поблизости. Сворачиваю с большака влево и вскоре по пояс в воде перехожу обычно мелкий ручей, быстро набравший силу. Через пару часов он превратится в настоящую реку.

Наконец, подхожу к местечку. Иду по Минской улице, потом на рынок, оттуда на Слободку. Через полчаса я у нашей мелины. Залажу по крыше наверх и стучу в дверцы, ведущие на чердак. Через минуту слышу голос Грабаря:

— Кто там?

— Я. Владек.

Дверцы тут же открываются. Захожу на чердак. На перевернутом днищем вверх ящике горит свеча. Рядом на меньшем ящике сидит Щур. Перед ним — бутылки, закуски. Щур радостно меня приветствует:

— Я будто знал, что придешь! Говорили про тебя. Хотел уже идти за тобой, но днем у меня было важное дело в местечке, отложил до завтра.

— Дайте поесть и выпить, — говорю коллегам. — Изголодался я.

Поспешно выпиваю стакан водки, жую толстые ломти шинки. Когда чуть успокоил голод, снимаю с себя мокрые одежду, белье и обувь, переодеваюсь в сухое.

Щур рассказал, что Паяк после того, первого раза, сделал перерыв. У купцов нет товара, ожидают транспорт из Вильни.

— Просидел я там зря! — говорю Щуру.

— Не… наука на будущее тебе. Узнал зато хорошо, как «слоны» ходят!

Затем Щур вынул из бумажника и отдал мне тысячу девятьсот шестьдесят долларов — моя доля с последних наших работ. Теперь я имею вместе с тем, что отдал на сохранение Петруку, больше четырех тысяч долларов. Для меня сумма очень большая. Мог бы поступить, как советовал Сашка: прервать работу, уехать в другой город и там нормально устроиться. Задумался я над этим, но Щур мои мысли прервал. С оживлением принялся описывать планы будущей работы. Разгорячился, грозил «повстанцам» кулаком и нас заразил своей увлеченностью.

Выпили мы еще по стакану сивухи за удачу и легли спать. Щур из-за ливня не стал возвращаться в местечко, остался с нами. Рассказал, что раненного мной «повстанца» прячут в местечке и лечат тайно и что группа, с которой он шел, вернулась без денег и без сопровождающего.

Мы долго курили, разговаривали тихонько. Над нами безумствовала гроза.

Наконец я уснул. Снились мне той ночью слоны. Не африканские и не индийские, а наши, пограничные, которых старые фартовцы называют презрительно «повстанцами». Я следил за ними, гонял их, хватал. Помогал мне в том большой рыжий кот с обрубленным хвостом и разодранными ушами.