Любовник Большой Медведицы - [25]
Альфред хотел заговорить, но Сашка не дал:
— Молчи! Сучьи глаза твои и язык сучий!
Сам помолчал с минуту. Заговорил снова, обращаясь к братьям Алинчукам:
— Спасибо вам, что в гости пришли ко мне с краплеными картами. На халяву нас разделать захотели. Больше ни пить нам, ни играть вместе!
Повернулся к Живице:
— Отвори окно!
Тот споро подошел, отомкнул, распахнул настежь.
— Нехорошо будет вас через двери выпускать, — объяснил Сашка Алинчукам. — Таких гостей только через окно! Ну, пошли! Один за другим!
Показал на окно пальцем.
Алинчуки начали вылазить друг за дружкою, а Щур стоял у окна и смеялся. Хорошо смеялся, бесшабашно, заразно. Вслед за ним засмеялись и остальные. Молчание сохраняли только Сашка с Живицей да Мамут. Еще Фелек Маруда молча ел себе и ел, не обращая ни на кого внимания.
Больше в карты не играли. Хлопцы после «выхода» Алинчуков взялись запивать и заедать. Живо обсуждали произошедшее с Альфредом.
— А у Щура глаз! — заметил Ванька Большевик.
— Да знаю я фраеров таких! — Щур хмыкнул. — Смотрел за ним в оба.
Лорд рассмеялся.
— А Вороненок ладно ему бутылкой приложил!
— Водкой его попотчевал, — буркнул Комета.
Вороненок смеялся, блестя весело глазами.
— Пусть хамы знают, как хлопцев обманывать!
— Умно! — одобрил Лорд.
Я подошел к Сашке и сказал:
— Дело есть к тебе. Может, выйдем на минуту?
— Что такое?
— Так… про Альфреда.
— А-а. Тогда выходи и подожди у ворот.
Вышел я, оставив общее веселье. Стал у ворот, дожидаясь Сашку. На подворок время от времени выбегали хлопцы с девчатами, по углам слышались шепотки, смех, девчачий визг.
— Ну, чего скажешь? — спросил Сашка.
— Вчера поздно вечером, затемно уже, возвращался домой. И когда калитку закрывал, кто-то в меня стрелял из сада. Четыре раза.
— Та-ак…
— Так! Знаю — это Альфреда работа.
— Откуда знаешь? — живо заинтересовался Сашка.
— Да знаю! Может, не сам он стрелял. Может, кто из братьев или наймит. Утром меня верный хлопец предупредил.
— Кто?
— Он просил, чтоб я никому его не называл.
— А о чем предупредил?
— Что Альфред предложил каким-то блатным сто рублей, чтобы меня убрали. А блатные пришли до того хлопца расспросить, кто я такой. Он и сказал им, чтобы не брались.
Сашка помолчал с минуту, потом сказал:
— Знаю я твоего верного хлопца… Еська это, Гусятник.
Я перечить не стал. Он задумался. А я вынул из кармана пулю, которую выковырял из стены дома, и протянул ему.
— С «браунинга» это… с «семерки», — заметил Сашка. — А что у тебя с Альфредом? Передрались, что ли?
Я рассказал подробно про свару с Алинчуками у костела. И о том, как встретился с ним у Трофидов, куда тот пришел к Геле.
— Хорошо, что сказал! Переговорю с Живицей. Будем в виду иметь, присмотримся. А ты не дрейфь!
Рассмеялся.
— Да плевать мне на тех, кто ночью из-за угла стреляет! — говорю. — Но дряни всякой может учинить, во в чем дело. Потому хотел, чтоб ты знал.
— Ну и лады. Посмотрим, что дальше будет. Если понадобится, так мы его на раз-два пошинкуем.
Сашка уже хотел уходить, как вдруг пришло мне в голову про Фелю поговорить. Подумалось: лучше я с ним пооткровенней.
— У меня еще дело… только не знаю, как рассказать.
— Твое дело. Не хочешь, так не говори.
— Если Феле ничего не скажешь, так расскажу!
— Ничего Феле не говорить? — спросил Сашка удивленно. — Лады, не скажу.
— Слово?
— Сказал же тебе. Не веришь мне — не говори.
— Был я с Фелькой в погребе. Ну, когда за огурцами пошел.
— Ну?
— Пошел — ты ж попросил.
— Ну и?
— Ну и там… того.
— Чего?
— Ну, понимаешь…
— Подвалил к ней?
— Ну.
— И что?
— Ну… говорит: женись — и тогда только.
Сашка вдруг рассмеялся. И сказал, положив мне руку на плечо:
— Фелька далеко не девочка-недотрога. Ей уже двадцать семь. И не раз она к себе подпускала уже. Я тебе как на духу скажу, не глядя, что сестра она мне: лучшей бабы не сыскать в местечке и лучшей жены. И шмары красивее во всем Ракове нету! Я тебе против ничего не скажу. Это как сам захочешь. Только ведь Фелька-то сама тебе сказала, первая. Так тебе лучше времени не терять, а то передумает. — Помолчав с минуту, добавил: — Фелька ведь уже сто раз могла выскочить, да не хотела! Не знаю, что теперь на нее нашло? Хлопцы на нее так и летят. И приданое за ней есть. Все хозяйство даю ей и пятнадцать тысяч рублей. Понимаешь? Мне самому ничего не нужно! Если все-таки решишься, так иди, ладь с ней! Я ввязываться не буду. Ваши дела. Альфред тоже за ней увивался. Водила его за нос года два… Ну, пойду я к хлопцам.
— Не, я пока жениться не хочу. Погулять хочу. Молодой еще.
— Дело твое. Ну, тогда иди пить или лучше подвали к Фельке!
Оставил меня Сашка у ворот, а сам пошел в дом. Помешкав немного, и я отправился следом. Задержался в общем зале.
Веселье бушевало вовсю. Антоний наяривал польку, молодежь танцевала до упаду. Лица разгорелись от водки и пляса. Феля танцевала с Гвоздем. Я принялся наблюдать за ними. Произошедшее недавно между нами теперь казалось попросту невероятным. Такое холодное, задумчивое лицо, так отстраненно держится, танцуя — неужели и вправду случилось то, в подвале?
Феля заметила мой взгляд. Нахмурилась. Я знал, что она искоса за мной посматривает. И танцевать стала по-другому. Красивей, страстней. Дразнила, я сразу понял. Огляделся я и увидел Бельку, сидевшую рядом с Маней Дзюньдзей. Подошел к ней.
Роман «Записки офицера Красной Армии» — это альтернативный советскому и современному официальному взгляд на события в Западной Беларуси. В гротескной форме в жанре сатиры автор от имени младшего офицера-красноармейца описывает события с момента пересечения советско-польской границы 17 сентября 1939 года до начала зачисток НКВД на Виленщине в 1945 году.