Любовничек - [15]

От таких мыслей мне сделалось вдвойне страшней. Господи, каким я был глупым и жестоким в его годы! А Гриша был явно глупее и, наверное, более жестоким (или мне так хотелось думать). Во всяком случае, страх и отвращение заставляли меня наделять его самыми скверными чертами характера. С другой стороны, все эти пакости я находил в своем сознании, то есть, признав таки определенное сходство себя и Гриши, я мог бы действительно как-то предвидеть его реакции.

Увы, но предвидения мои были самого мрачного свойства.

Что я вообще знал о нем? Что ему двадцать два года. Что он рос без отца и в школе был отличником. Вообще, выяснялось, что я довольно много знал об этом человеке, - вроде бы никогда и не собирал специально никакой информации, но вот она, особенность любых тусовок – так или иначе, все про всех все знают. Или думают, что знают.

Писать он начал рано, чуть ли не с четырнадцати лет. Сначала во всякие школьные многотиражки, а лет с семнадцати – во взрослые газеты, хотя, конечно, уровень газет был, прямо скажем, не очень высокий. Но на безрыбье и рак рыба, и не Гриша первый этим воспользовался.

Вечный кадровый голод и личное Гришино упорство быстро сделали юного мальчика звездой губернской журналистики, он менял одну редакцию на другую, постепенно убеждаясь в своей гениальности.

Между тем писал он все хуже и хуже, стиль становился все корявее и корявее, но править его уже боялись, ибо сам он любую критику своих текстов воспринимал как оскорбление. Работай он в каком-нибудь адекватном месте, все это можно было бы поправить. Во всяком случае, если б его начальником был суровый дядька какой-нибудь – ему бы быстро все объяснили. Но так получалось, что он всегда работал под началом стареющих женщин с нелегкой журналистской судьбой за плечами.

Потрепанным жизнью теткам он нравился своей юношеской пухлостью и вечной готовностью помочь, посидеть с ребенком, сопроводить на прогулку и так далее. В итоге совсем еще мальчишка оказался в центре восторгов и почитания, насаждаемого его начальницами – бывшими и настоящей. С другой стороны, он пользовался неизменным успехом у совсем молоденьких девушек и сверстниц, которым он казался солидным и взрослым. Судя по всему, ему это льстило, но с этими поклонницами он держался на дистанции и даже как-то высокомерно, очевидно считая их недостойными себя.

Оглядывая разглагольствующего Гришу, сидящего напротив меня, я был вынужден в очередной раз согласиться с теми женщинами, которые вообще не считают мужчин моложе тридцати за таковых. Увы, но в большинстве случаев мужчины до тридцати являют собой потешную смесь самоуверенности и отчаянной инфантильности. Да и после... В общем, надо признать, что молодость - это ужасное время, но его очень смешно вспоминать. Молодым интересно быть, но вот с молодыми всем окружающим трудно и неловко. Особенно в такой ситуации, которая сложилась у нас. Впрочем, сюжет не нов, и у Чехова есть милый рассказ про злого мальчика, шантажировавшего влюбленную пару.

9.

Между тем Гриша уже в третий или четвертый раз пытался втянуть меня в разговор о политической ситуации, но я лишь соглашался с ним, хотя это и стоило мне усилий – все-таки трудно смириться с откровенной чушью, которой тебе так методично и самоуверенно фаршируют мозг.

Наконец я собрался с мыслями и попытался перевести разговор в более безопасное и полезное для ситуации русло.

- А ты ведь пишешь в глянец, да? – скромно спросил я, разливая виски.

Мне, собственно, хотелось понять, может он вспомнить Ленку или нет. Естественно, вызнать это можно было только случайно, а потому я вбросил тему и попытался вычленить из разглагольствований собеседника что-нибудь полезное.

Увы, вместо практики я получил голую и страшную теорию. Очень быстро выяснилось, что ужасней бреда о собственном политическом величии в устах Гриши звучали только рассуждения о «гламуре» и «антигламуре». Пописывая периодически глупейшие статейки о моде и репортажи с тусовок, куда был он зван исключительно для протоколирования события, а также посещая всевозможные «элитарные фильмы», он совершенно искренне почитал себя эдаким арбитром изящества, могущем судить обо всех предметах.

После теоретической части мне пришлось выслушать его болтовню про презентации каких-то второсортных магазинов и смакование подробностей собственного дня рождения, где, по Гришиным словам, был «весь свет». Я тихо бесился и мысленно издевался над каждым его словом. Лучше, надо сказать, мне от этого не становилось, и даже наоборот.

Гриша меж тем вошел в раж и по второму разу принялся расписывать свой день рождения, который я, естественно, пропустил, потому что даже в теории не мог быть туда зван. Убогая вечеринка полуголодных журналистов на второсортном кемпинге, куда обычно ездили совокупляться с любовницами или откровенными блядями мрачноватые типы, которым на приличные отели не хватает денег или щедрости, в его рассказе превратилась в диковинную смесь приема в Букингемском дворце и богемной тусовки на баснословной голливудской вилле.

- Наверное, тебе скучно брать интервью у директоров всяких «Унитазремонтов», да? – со старательно изображаемым сочувствием в голосе я попытался осторожно вернуть разговор в интересующее меня русло.