Любовница своего бывшего мужа - [2]

Если я еще хоть минуту постою рядом с ним, у меня случится разлитие кислоты и желчи одновременно, так что я криво улыбаюсь, вдыхаю поглубже и делаю вид, что заметила кого-то знакомого в другом конце зала. Даже не извиняюсь, потому что Антон, разумеется, понимает, что я вру.

Он смотрит мне вслед, пока я иду, все быстрее и быстрее, к выходу из зала, прячусь за спинами тех, кто разоряет столик с фруктовыми тарталетками, выхватываю бутылку шампанского прямо из ведерка со льдом и выскакиваю в пустой коридор. Там привычно и как-то по-школьному режет глаза свет флюоресцентных ламп, почти не слышно музыку и очень холодно.

Я пью шампанское прямо из горла, давясь пеной и не отличая, что там за фруктовый букет, обещанный на этикетке. Почему никто еще не додумался выпускать шампанское с экстрактом пустынника и валерианы? Специально для нервных женщин тридцати с лишним лет, неожиданно повстречавшихся с бывшим мужем.

Поесть я с утра не успела, поэтому голова начинает кружиться моментально, в ногах разливается ватное тепло и меня чуть-чуть отпускает. Если бы можно было приравнивать пост-разводный синдром к пост-травматическому, у меня была бы инвалидность и шампанское мне бы выдавали ящиками по льготному рецепту. Хотя коньяком я тоже возьму.

Возвращаться в зал не хочется. Ни тарталетки с ежевикой, ни «Ты похорошела!» от бывших коллег мне сейчас не нужны. Веселиться как-то вообще расхотелось.

Но я еще не встретилась с Егором, который просил обязательно его найти, поэтому сбегать с бала тоже рановато. Так что я встаю с холодного подоконника, оставляя недопитую бутылку шампанского, и отправляюсь на поиски во-первых, туалета, во-вторых, логова сисадминов, которые наверняка заныкали себе все самое вкусное с фуршета. Если Егора не было в общей тусовке, то он наверняка там.

И когда я ковыляю по бесконечному холодному коридору мимо безликих дверей с табличками на греческом, русском и английском вперемешку, чьи-то руки вдруг ловят меня и увлекают в крошечную комнату, загроможденную коробками, пыльными мониторами, сломанными стульями и горами упаковочной пленки.

Знакомый запах «Кензо» бьет в ноздри — и я плыву.

Знакомые губы раскрывают мои — и у меня подгибаются колени.

Забыто и привычно поднимаюсь на цыпочки — он намного выше меня.

Поцелуй сносит мне голову — кровь вскипает и разбегается горячими волнами по застывшим от холода мышцам, мы сплетаемся языками, ловим руки друг друга, комкаем одежду и вцепляемся пальцами в волосы, дыхание ускоряется, кто-то из нас стонет — может, и я, но может, и он…

Я совершенно забываю подумать, возмутиться или даже понять, что происходит.

Пока он не отпускает меня и не говорит:

— Ты же просила это сделать.

Прощальный секс

Я просила?

Все еще ошеломленная тем, как мой организм среагировал на него — просто взял и выкинул в пропасть все, что я думаю и вернулся в автоматический режим принадлежности этому мужчине, я не сразу поняла, что именно сказал Антон.

Меня окутывал его запах — «Кензо» мы выбирали вместе на его двадцатипятилетие, когда я сказала, что он уже достаточно взрослый мужчина, чтобы перестать носить дешевый аромат с вещевого рынка из флакончика «с долларом». Хорошо, что он оказался не очень популярным. Этот запах настиг меня только однажды после развода, где-то в переходах метро, холодным ударом стали прямо в сердце, мгновенно вернув все эмоции разводных времен. Пришлось присесть на лавочку и долго ждать, пока сердце перестанет колотиться прямо в горле.

— Ты сказала: «Поцелуй меня на этой вечеринке как в первый раз, будто мы почти не знакомы».

— Это я сказала?! — я отпрыгнула от него и зашипела как бешеная кошка.

И вдруг вспомнила.

Да, я так и сказала.

Это было уже после того, как я все узнала, но до того, как мы развелись. В те недели, когда мы неловко и бессмысленно пытались все как-то склеить и притворялись друг перед другом — я, что ничего не знаю, он — что не видит, что я знаю.

Мне показалось, что если я снова вспомню то, как это было в начале нашего романа, вспомню, за что я в него влюбилась, я сумею простить что угодно.

Не помню, почему он этого не сделал.

А хотя помню.

— Я всегда выполняю свои обещания. Просто в этот раз задержался ненадолго, — пока я хватала ртом воздух, пытаясь справиться с болью воспоминаний, Антон снова прижал меня к себе и зафиксировал ладонью шею — как делал всегда перед особенно жестко-сладким поцелуем, достойным внесения в каталог извращений.

Но я уж пришла в себя.

— Иди к черту! — так и не научилась бить мыском в колено, зато удачно надела туфли со стальными набойками. Я впечатала каблук в его ступню и для верности еще подпрыгнула. Вот где пригодились мои лишние килограммы, а я-то расстраивалась!

— Уй! — он взвыл и пошатнулся, и мне пришлось спасаться бегством — если все его сто девяносто пять сантиметров решат упасть, меня в этой комнатке задавит нафиг! Ничего, там пупырчатая пленка, голова останется целой. Пусть полежит, полопает пузырики, подумает о своем поведении.

Я не люблю вспоминать тот день и ту вечеринку, зато фейсбук не забывает каждый март вытаскивать фотографию чучела единорога из того бара, где мы тусовались. Как мы стояли там по разные его стороны, положив ладони на белоснежную шерсть и говорили намеками и загадками: