Любовница президента - [70]

– Как по-твоему, кто звонил мне?

– Я думаю, Риддл. Он влез в это дело по уши. Но – и тут все осложняется – появляется Джой. Помешанный парень, который обслуживал Донну в винной лавке и, возможно, шел за ней до самого дома. Джой не юрист и даже не особенно смышлен, он оказался лучшим козлом отпущения, чем ты, и, видимо, стратегию они изменили по ходу дела. Сфабриковали обвинение против Джоя.

– Тогда почему они заставили его утверждать, что это сделал я?

– Во-первых, его добродетельная мамаша клянется, что в тот вечер он был дома, во-вторых, ты такая помеха, что тебе решили заткнуть рот.

– Хорошо, Гейб, но если меня собираются обвинить в убийстве, то почему недавно пытались разнести на куски? Или твоя теория так далеко не заходит?

– Здесь что-то неясное, – согласился Гейб. – Возможно, кто-то решил, что мертвого обвинить будет легче. Так сказать, in absenta.[7]

Репортер отпил глоток виски и принялся откусывать заусеницу.

– Или же, – сказал он наконец, – одна группа хочет обвинить тебя, а другая убить. Имея дело с правительством, нельзя упускать из виду фактор несогласованности.

С минуту они сидели в молчании. Гейб откусывал заусеницу. Нортон думал о своем туманном будущем.

– Мне тут пришло в голову, – нарушил он молчание, – может, Джой действительно видел кого-то, выходящего из дома, и честно считает, что это был я.

– Пошевели мозгами, – презрительно ответил репортер. – Этот парень видел только выход для себя. Или он выведет тебя на место преступления, или выведут его. Даже недоумок это поймет, если нажать на него посильнее.

Нортону было очень интересно, как Гейб узнал, кто этот свидетель, но знал, что об источниках его сведений спрашивать не стоит. Ему казалось, что от Кравица. Неделю назад Гейб опубликовал на первой странице большой материал о Кравице, где представил его образцовым, изобретательным следователем по делам об убийствах, а Нортон знал, что Гейб, как большинство политических репортеров, редко льстил кому-либо из общественных деятелей без какого-то quiel pro quo.[8]

– Знаешь, очень любопытно, с какой стати Кифнер сказал мне об этом свидетеле. По правилам до суда обвиняемому ничего не говорят о свидетелях против него. И похоже, Фрэнк оказал мне услугу.

– Я не верю этому гаду, – сказал Гейб.

– Я тоже, но доверяю его пониманию собственных интересов. Надеюсь, я рассказал ему о Донне и Уитморе достаточно, чтобы встряхнуть его. Он должен подумать о том, что будет с ним, если история кончится не так, как он задумал.

– Это другое дело, – сказал репортер. – Сейчас она может окончиться быстро. Со дня на день. Потому что после гибели Филдса некоторые репортеры стали догадываться, что к чему. Я думаю, этак через неделю кто-то может написать статью, где будет вопрос, не связаны ли между собой смерть Донны, Филдса и сенатора Нолана. А тебя могут представить как звено, связанное со всеми троими. Могут даже написать, что Джой якобы видел тебя у того дома. Если никто не сделает этого, напишу я. Постараюсь помешкать как можно дольше, но не уклонюсь.

Нортон устало вздохнул.

– Черт возьми, Гейб, я не понимаю, как работают журналисты. Мне казалось, что после убийства Филдса каждый репортер в стране свяжет его с убийством Донны и дело начнет распутываться. Вместо этого я читаю сегодня в утренней газете идиотскую статью о том, будто Филдс убит мафией. «Источники, близкие к делу… невыплаченный карточный долг… расправа в бандитском духе… та-та-та». Я не могу в это поверить.

– Что ж тут такого? – сказал Гейб. – Ведь мафия – это козел отпущения для ФБР и ЦРУ, когда им приходится туго.

– Что-что?

– Послушай, наивный мальчик, мафия – это всего лишь плод воображения Дж. Эдгара Гувера. Он и его рекламисты взяли пару сотен толстопузых, опустившихся итальянских громил, сводников и бутлегеров и раздули их в международный преступный синдикат, вторую после международного безбожного коммунизма угрозу Дому, Флагу и Материнству. Рекламистов в ФБР больше, чем агентов, и половину своего времени они проводят, изображая в книгах, фильмах и телепередачах, какую угрозу представляет собой мафия, с целью вырвать у конгресса побольше денег, чтобы руководители ФБР могли разъезжать в «линкольнах» и летать частными самолетами.

– Гейб, – запротестовал Нортон, – ты хочешь сказать, что мафии не существует?

– Я говорю, что мафия, как организация, представляет примерно такую же угрозу общественной безопасности, как бойскауты, и гораздо меньшую, чем те, кто производит сигареты или громадные, ненадежные детройтские автомобили, или чем Американская медицинская ассоциация. Черт возьми, эти проклятые врачи ежегодно убивают в сто раз больше людей, чем мафия, продают в двести раз больше наркотиков и дерут за них дороже. Мерзавцы!

Нортон с любопытством посмотрел на Гейба. Теперь в его голосе звучал уже не обычный цинизм.

– Ты недолюбливаешь врачей, Гейб?

Такого холодного взгляда, каким ответил репортер, Нортон еще не видел.

– Один врач угробил мою мать и содрал за это с моего старика тридцать тысяч долларов. А потом мой старик угробил себя, пытаясь расплатиться с этим гадом. Да, можно сказать, что я не люблю врачей. А также и других столпов нашего общества. Но это не твоя печаль.