Любовная паутина - [4]

– Конечно, я думаю об этом.

– Хорошо. Потому что он, Эланна, удивительный человек.

– Знаю.

– И я бы все равно так сказала, даже если бы он и не позволил твоей бывшей свекрови устроить этот вечер. Хотелось бы, конечно, сказать гостям, почему они сегодня приглашены. Жаль, что ты не разрешила мне объявить о вашей помолвке.

– Я бы предпочла как можно дольше избегать шума в прессе, – пробормотала Эланна. – И, кстати, Джонас знает, что вы для меня больше чем свекровь.

В то лето, когда мать Эланны, Мэри, умерла от рака, девочке исполнилось двенадцать. Элизабет Кентрелл, ближайшая соседка и лучшая подруга Мэри Фэйрфилд, тут же взяла девочку под свое крыло. Она провела ее через штормовые подростковые годы, объяснила, что менструации – это обычный удел женщины, с воодушевлением сопровождала Эланну в экспедицию по покупке первого в жизни лифчика, проливала слезы тревоги и счастья перед первым выпускным экзаменом и поразила Эланну сказочно красивым белым платьем из органди для выпускного бала.

Элизабет Кентрелл всегда была под рукой у Эланны, предлагая совет или с сочувствием выслушивая. В первые мучительные месяцы после похищения Митча у Эланны бывали моменты, которые она вряд ли пережила бы без стойкой поддержки Элизабет.

– Джонас хороший человек, Эланна, – мягко повторила Элизабет.

– Знаю.

– И он станет хорошим мужем.

– Знаю.

– И, судя по тому, как он радуется племянницам и племянникам, обещает быть великолепным отцом.

После похищения Митча Эланна отбросила мысль о том, чтобы иметь детей. Но с прошлого года, то ли из-за растущей привязанности к Джонасу, то ли оттого, что близилось тридцатилетие и ускорились ее биологические часы, а скорей всего, по совокупности, Эланна все больше подумывала о ребенке.

Недавно она стала проводить часы ленча в Уолтон-парке, недалеко от своего офиса, расположенного в одном из четырех сверкающих зданий, которые возвышались над Эмбаркадеро-Центром. У нее вошло в привычку наблюдать за весельем детей. Только сегодня утром, по дороге в офис, она подглядела, как молодая мать убаюкивала своего младенца. Этой трогательной картины материнства оказалось достаточно, чтобы все утро у Эланны томительно ныли груди.

– Мы с Митчем хотели иметь ребенка, – проговорила она, закрывая глаза от неожиданно нахлынувшего чувства вины. – Он всегда говорил, что хочет спокойную, широкоглазую девочку, похожую на меня. А я хотела мальчика. С золотыми волосами, энергичного, точную копию отца.

– Если бы мальчик был похож на Митча, ты бы поседела еще в молодые годы. – Элизабет коснулась своих безукоризненно причесанных серебристых волос.

– И любила бы каждый момент такой жизни. – Эланна подавила вздох. Слезы набежали на глаза. Потянувшись за черной атласной сумочкой, она достала платок и вытерла влагу на щеках. – Господи, я сегодня в плаксивом настроении. Если не возьму себя в руки, Джонас не захочет вести меня к алтарю. Решит, что не стоит тратить оставшуюся жизнь на такую плаксу.

– Ошибаешься, – возразила Элизабет. – Джонас не такого сорта мужчина, чтобы поджать хвост и бежать при первом же неприятном повороте событий. Он человек постоянный. Я видела, с каким терпением последние девять месяцев он уговаривал тебя вернуться в мир живых. Ясно, что он рассчитывает на продолжение. И в хорошем, и в плохом.

– Знаю. – Эланна с трудом выдавила улыбку. – Но это не значит, что я должна вывалить на него все плохое с самого начала. И что вы имеете в виду, когда говорите, что он уговаривал меня вернуться в мир живых? Ведь я не была отшельницей... Не забывайте, за эти пять лет я произносила речи по всей стране, давала показания перед сенатской комиссией по иностранным делам, встречалась с двумя президентами и тремя государственными секретарями. Я беседовала с президентом Франции и получила частную аудиенцию у папы. И будто этого было мне мало, бросила свою башню из слоновой кости – безопасную и предсказуемую профессию преподавателя – и окунулась в новое для меня дело – в общественную жизнь.

Новым своим занятием Эланна была обязана сестре отца, Мериэн Бертон-Уайт. Наделенная эффектной внешностью и неугомонной натурой, любительница менять мужей и путешествовать, пятидесятилетняя Мериэн так же отличалась от своего серьезного брата-прокурора, как ночь отличается от дня. Много лет она провела, занимаясь на свой страх и риск, но с большим успехом, фотожурналистикой и снабжая снимками самого разного рода издания, от «Лайф» и «Нью-Йорк тайме» до «Ярмарки тщеславия» и «Колльерс». Мериэн любила рассказывать, как, проснувшись однажды утром в кенийской хижине и наблюдая восход слепящего оранжевого солнца над вершиной Килиманджаро, она со стонами потирала спину, чтобы успокоить ноющую боль после пяти ночей, проведенных на голой земле, и в этот момент решила, что устала жить как цыганка.

Выбрав издательское дело, Мериэн основала журнал «Сан-Франциско трэндс» и немедленно предложила племяннице пост редактора, занимающегося местной хроникой. Считая предложение всего лишь добросердечной родственной поддержкой, Эланна не приняла слова тети всерьез. Но на следующее утро Мериэн позвонила ей в офис университета Сан-Франциско и пригласила на ленч.