Любовь юного повесы - [84]

– Как может ваша светлость так говорить? – заворчал он. – Неужели я, старик, останусь один на свете и не увижу вас больше, такого молодого, такого красивого, такого веселого? Я не переживу этого.

– А я немало-таки досаждал тебе, мой старый леший, – сказал принц, протягивая ему руку. – Но ты прав, надо думать о победе, а не о смерти. Если же и то и другое случится одновременно, то и умирать будет нетяжело.

Старик наклонился над рукой своего хозяина, и на нее упала слеза.

– Как бы я хотел пойти с вами! – тихо произнес он.

– Верю, – смеясь, сказал Эгон. – И несмотря на свои седые волосы, ты был бы неплохим солдатом, но теперь наша очередь идти, а вы, старики, должны оставаться дома. Прощай, Штадингер! – Он дружески потряс его руку. – Что это? Кажется, ты плачешь? Стыдись! Прочь слезы и плохие предчувствия! Ты еще не раз будешь читать мне нравоучения.

– Дай-то бог! – Петр Штадингер вздохнул и еще раз влажными глазами взглянул на молодое, жизнерадостное лицо, которое улыбалось ему так весело, с такой уверенностью в победе, и вышел, печально опустив голову. Он только теперь почувствовал, до какой степени любил своего молодого принца.

Эгон взглянул на часы, он должен был явиться к начальству, но, увидев, что до назначенного срока остается еще час, взял газету и углубился в чтение.

Вдруг в соседней комнате послышались быстрые шаги. Принц удивленно поднял голову. Прислуга так не ходила, а о посетителе ему доложили бы. Впрочем, этот посетитель не нуждался в докладе, вся прислуга знала это – в доме принца Адельсберга перед ним раскрывались настежь все двери.

– Гартмут, ты? – обрадованный и изумленный Эгон бросился в объятия вошедшему. – Ты опять в Германии, а я и не подозревал об этом! Злой человек, ты целых два месяца не давал о себе знать! Ты приехал, чтобы проститься со мной?

Гартмут не ответил ни на приветствие, ни на объятие принца; он мрачно молчал, а когда наконец заговорил, его голос не выражал ни малейшей радости от свидания.

– Я прямо с вокзала. Я почти не надеялся застать тебя, а это для меня очень важно.

– Почему ты не предупредил меня о приезде? Я ведь писал тебе сразу же после объявления войны. Ты ведь был тогда еще на Сицилии?

– Нет, я уехал, как только понял, что война неизбежна, и не получил твоего письма. Я уже целую неделю в Германии.

– И только теперь являешься ко мне? – с упреком спросил принц.

Роянов не обратил внимания на упрек – его глаза были устремлены на мундир друга, и в этом взгляде можно было прочесть жгучую зависть.

– Я вижу, ты уже на службе, – торопливо сказал он. – Я тоже хочу поступить в немецкую армию.

Эгон в безграничном удивлении сделал шаг назад.

– В немецкую армию? Ты? Румын?

– Да, и потому-то я и пришел к тебе, ты должен помочь мне в этом.

– Я? Но ведь теперь я не кто иной, как простой офицер. Если у тебя такое серьезное намерение, тебе следует обратиться в одну из назначенных для этого комиссий.

– Я уже обращался в нескольких местах, но нигде не хотят принимать иностранца, требуют всевозможных бумаг и удостоверений, которых у меня нет, мучают меня бесконечными расспросами. Везде меня встречают с недоверием и подозрительностью, никто не понимает моего желания.

– Признаться откровенно, Гартмут, и я его не понимаю. Ты всегда питал глубокое отвращение к Германии, ты, сын страны, где высшие слои общества знакомы только с французским образованием и обычаями и по своим наклонностям симпатизируют исключительно Франции; при таких условиях недоверие к иностранцу совершенно понятно. Но почему ты не обратишься лично к герцогу, если хочешь непременно настоять на своем? Ты знаешь, что он любит автора «Ариваны»; тебе стоит только попросить его, и его приказ устранит все затруднения и заставит сделать для тебя исключение.

– Я знаю это, – ответил Гартмут, – но туда я тоже не могу обратиться, герцог задаст мне тот же вопрос, и ему нельзя не ответить, а правду… я не могу сказать.

– И мне не можешь? – Принц положил ему руку на плечо. – Почему ты так стремишься поступить в нашу армию? Чего ты ищешь под немецкими знаменами?

Гартмут ответил глухо и с усилием:

– Искупления или смерти.

– Ты вернулся тем же, кем уехал, – загадкой! – Эгон покачал головой. – Тогда ты отказался от всяких объяснений, неужели я и теперь не узнаю твоей тайны?

– Помоги мне поступить на службу, и я расскажу тебе все! – воскликнул Роянов с лихорадочным волнением. – Все равно на каких условиях! Но не говори ни с герцогом, ни с кем из генералов, обратись к кому-нибудь из низших чинов. Твое имя и родство с влиятельным герцогом придадут сил твоему заступничеству, принцу Адельсбергу не откажут, если он будет лично просить за добровольца.

– Но мне зададут тот же вопрос, что и тебе. Ты – румын.

– Нет, нет! Уж если необходимо признаться тебе, то я немец!

Одно мгновение принц смотрел на друга с сильным изумлением, а потом сказал:

– Иногда я подозревал это: тот, кто мог написать «Аривану» на немецком языке, должен был родиться немцем, а не только воспитываться в Германии. Но фамилия Роянов…

– Это фамилия моей матери, которая была румынкой. Я – Гартмут фон Фалькенрид.

Собственное имя для самого Гартмута прозвучало как чужое, ведь столько лет он не произносил его. Но и Эгон вздрогнул.