Любовь властелина - [54]

— Сложить веером? Хорошо, мадам. Однако я хочу обратить внимание мадам на то, что так уже давно не делают. Для обеда салфетку просто складывают и кладут на тарелку. Для ужина салфетку кладут на маленькую тарелочку для хлеба, она просто складывается и в нее заворачивается маленький хлебец, и ставят ее слева от тарелки для супа, поданной заранее. По крайней мере, так всегда делали у его королевского высочества господина герцога Немурского, которому я служил в течение десяти лет. Но если мадам желает, я могу сложить ей салфетки как угодно, веером, зонтиком, сумочкой, велосипедным колесом, лебедем и даже создать имитацию верблюда. Как мадам захочет, я весь к ее услугам.

— Я не придаю такого значения этим мелочам, — сказала мадам Дэм, красная как рак. — Делайте как хотите. Это все пустяки.

Выпятив челюсть, она вышла с важностью и величием собственницы, закованная в корсет собственной значимости, с высоко поднятой головой, машинально проведя три раза рукой по заду, как бы приласкав его, но на самом деле чтобы убедиться, все ли там прилично и не задралось ли кимоно во время пребывания в том заведении, которое ее муж называл «одно местесько» или же «место, куда король песком ходил».

— Ерунда какая-то это ее меню, — сказал мастер экстра-класса Марте. — Раковый суп, да потом омар, да ко всему этому еще икра, на что это похоже! А потом сладкое мясо, а потом еще бекасы и гусиная печенка! Намешали чего ни попадя, сразу видно, люди непривычные. Составить меню ужина — целое искусство, должна быть логика! А это меню еще распечатали на пяти листках! И смех и грех! И ради такого меня еще заставили прийти в полшестого, когда ужин в восемь! О-ля — ля, чего только в жизни не бывает!

Увидев какой-то текст в рамочке над раковиной, он надел очки и вгляделся в маленький стихотворный шедевр, который мадам Дэм переписала каллиграфическим почерком и который по ее личному указанию служанка должна была читать каждое утро.

На кухне, словно в чистом поле,

Над нами Божье око бдит,

Сил не жалейте, доброй воли,

И Он за то вознаградит:

В семье здоровье и порядок,

Как каждый день и час хорош!

За дело, дева, труд так сладок.

Ведь что посеешь, то пожнешь.

(Стихотворение мадам Т. Комб.)

— Значит, этот стих висит здесь для вас?

— Да, месье, — сказала Марта, прикрыв рукой беззубую смущенную улыбку.

Он сел, скрестил ноги, развернул газету и погрузился в изучение спортивной хроники.

Уязвленная до глубины души салфетками герцога Немурского, она пыталась переварить всю эту историю, маяча в коридоре, ведущем в прихожую, с единственной целью: выяснить, когда же этот тип соизволит повиноваться. Чтобы как-то оправдать слежку, она бесцельно переставляла предметы с места на место, имитируя уборку, вне себя от ярости: приходится дожидаться, когда же обслуживающий персонал все же настроится поработать. Она торчала там минут десять, а этот тип даже не начал накрывать на стол! Ничего себе пример для Марты, которая теперь увидит, что можно безнаказанно ослушаться хозяйку! Может, вернуться в кухню и повторить приказание? Мерзкий проходимец вполне способен ответить, что спешить некуда, еще нет даже шести часов. Тогда уж она точно упадет в глазах Марты. Или позвонить в агентство и попросить прислать другого метрдотеля? Они наверняка ответят, что сейчас нет под рукой другого мастера экстракласса. К тому же телефон стоит в коридоре, и этот тип услышит разговор и станет вести себя еще хуже, чтобы отомстить. Она связана по рукам и ногам благодаря прихоти пролетария с картонным чемоданом. Насчет имитации верблюда — это явно был гнусный намек. Вот уж впрямь, да здравствует Муссолини!

И снова круглая головенка с глазами навыкате и утлой бородкой свесилась с перил и сообщила, «сто первое надо есть не спеса, наполняя лоску лис наполовину». Преисполнившись решимости наказать его, но не желая скандалить на лестнице, она поднялась, вцепилась в руку мужа и потащила его, ошалевшего от такого напора, по направлению к спальне. Прикрыв дверь, она выместила на нем всю ярость за мастера экстра-класса и герцогские салфетки.

— Пожалуй, с меня хватит! — сказала она, стиснув зубы. — Сделай милость, уберись отсюда! Снимай войлочные подошвы и отправляйся в сад! И оставайся там, пока я тебя не позову!

Бедный маленький изгнанник недолго бродил по улице. Если кто — то пройдет мимо, хорошо же он будет выглядеть в саду в смокинге! Он спрятался в маленький заброшенный павильон, но там было абсолютно нечего делать. Чтобы как-то убить время, он сел на тележку, такой милый до невозможности, и принялся напевать «Над горами всходит солнце», потом запел «Бей, барабан», потом «О вольные горы», потом «Скалы и ветер», потом «Старый замок». На этом его запас патриотических песен был исчерпан, и он решил заглянуть в подвал — там всегда было чем заняться. Он выглянул, убедился, что дорога свободна, и живо смылся.

В подвале он тут же нашел массу интересных занятий. Консервы были разложены как-то бессмысленно, он распределил их по категориям и объемам, это заняло некоторое время. Затем старой шваброй он смахнул паутину. Затем сел на ступеньку лестницы, ведущей наверх, и сказал все, что он думает об Антуанетте.