Любовь властелина - [47]

— Нет, только когда я вас друг другу представлю.

— А низко кланяться или слегка?

— Только слегка.

— Я себя знаю, — пожаловался месье Дэм, держась притом прямо, как палка, чтобы облегчить работу Адриану. — Я так разволнуюсь, когда его увизу, сто не смогу удерзаться и сразу ему поклонюсь. А главное, я надеюсь, что во время поклона или там, сказем, застольного разговора этот проклятый накладной воротнисек не лопнет. Потому что все зе мне тозе надо поддерзивать застольную беседу. Осторозно, ты меня удусис!

— Вот, готово, я застегнул.

— Спасибо, это осень мило с твоей стороны. А сто касается моего поклона, насколько он долзен быть глубок? Например, если я поклонюсь так, этого достатосьно? И вот ессе, в этой проклятой книге про хоросые манеры был один отрывок, который меня беспокоит. Сейсяс заситаю. — Чтобы не мешать процессу создания Адрианом узла на галстуке, тюленик поднял свое руководство по этикету высоко над головой приемного сына и прочитал: — «В гостиной принято говорить приподнятым тоном, это свидетельствует о добром располозении духа, хорошем воспитании и современном подходе к обссению». Как ты сситаешь, приподнятый тон — это вот так? — спросил он, издав невнятный вопль.

— Наверное, — рассеянно сказал Адриан, который думал о том, что Ариадна ответила ему сейчас через дверь как-то странно.

— И все-таки так. — И месье Дэм опять закричал.

— Папуля, не двигайтесь, у меня не получается завязать вам галстук.

— Значит, ты и вправду думаес, сто вот так, например, не слиском громко? — возопил месье Дэм и, чтобы приспособиться к этому странному обычаю высшего света, продолжал голосить: — «Господин заместитель Генерального секретаря, Диди сейсяс завязывает мне галстук!»

— Что здесь происходит? — завизжала снизу мадам Дэм. — Почему ты так орешь?

— Я веду светскую беседу! — торжественно объявил месье Дэм, преисполнившись отваги. — Это свидетельствует о добром располозении духа и современном подходе к обсению! Но послусай, Диди, тебе не казется это несколько странным? Потому сто если мы вдруг все наснем так крисять, это будет похозе на собрание сумаседсих. Если это сситается хоросым тоном, сто делать, но ведь мы не услысым друг друга! С другой стороны, когда так крисис, это придает смелости, сюствуес себя знасительным. — (Адриан снял очки, провел рукой по глазам.) — У тебя какие-то неприятности, Адриан?

— Странная все же у нее манера разговаривать со мной через дверь. Я спросил ее, какое платье она собирается надеть сегодня вечером. — (Он высморкался и посмотрел на платок.) — И вот что она мне ответила: «Да, да, уж конечно, я надену свое самое лучшее платье для этого господина!»

— Но мне казется, это не такой уз плохой ответ.

— Да, но тон! Она была в ярости, вот что.

Привычным жестом месье Дэм провел рукой по вислым усам, переходящим в бородку, и активизировал мозг в поисках подходящего утешительного ответа.

— Знаешь, Диди, молодые зенсины иногда бывают немного нервные, а потом это проходит.

— До свидания, Папуля. Я люблю вас, вы это знаете.

— Я тозе, Диди. Не расстраивайся так. В дусе она осень славная, уверяю тебя.

Когда машина приемного сына исчезла из виду, месье Дэм поднялся в комнату и закрыл дверь на ключ. Положив на землю подушечку и поддернув брюки, чтобы они не вытягивались на коленках, он преклонил колени, поправил вставную челюсть и попросил Всевышнего хранить его приемного сына и подарить маленького ребеночка дорогой Ариадне.

Закончив молитву, не сказать чтобы наименее прекрасную из тех, что неслись к небесам в этот день, и уж точно более прекрасную, чем ханжеские прошения его супруги, бородатенький ангел встал с колен, совершенно уверенный, что все уладится месяцев через девять или даже раньше, потому что как только Ариадна узнает, что ждет ребенка, она конечно же станет спокойной и мягкой. Он вновь обрел душевное спокойствие, положил подушку на место, почистил брюки щеткой и уселся в кресло. Его выпуклые глаза хамелеона были прикованы к руководству по этикету, губы напряженно шевелились в тишине, он читал, ласково поглаживая пятно цвета бордо, которое называл родинкой.

Но ему быстро это надоело, он закрыл книгу, поднялся и стал искать себе занятие. Поточить все ножницы в доме? Это легко, нужно только разрезать ножницами лист наждачной бумаги, и в мгновение ока все готово. Так-то оно так, но Антуанетта скажет, что сейчас не время. Ладно, он сделает это завтра, когда будет покончено с этим дурацким званым ужином, на котором надо кричать, если хочешь быть светским.

Он сел, зевнул. Ох, как же ему неудобно в этом смокинге месье Лееберга. Славный человечек расстегнул две пуговицы на брюках, чтобы не было так тесно, и от нечего делать забарабанил по своему круглому пузу, представляя, что он вождь негритянского племени, скликающий воинов звуками тамтама.

XV

На улице Монблан прохожие оборачивались, заглядевшись на бобровую шапочку, короткие штанцы и переливчатые гольфы маленького старичка, но особо не удивляясь, поскольку привыкли к разнообразной фауне Лиги Наций. «Что же делать?» — вопрошал себя дядюшка Салтиель, семеня по улице, останавливаясь порой, чтобы потрепать по щеке ребенка, и потом двигаясь дальше, ссутулившись и вновь погрузившись в свои мысли.