Любовь в Серебряном веке. Истории о музах и женах русских поэтов и писателей. Радости и переживания, испытания и трагедии… - [9]

Находкой оказалась часовня допетровских времен, из нее Анна Ивановна передала «царские врата» в Петербургский музей прикладного искусства барона Штиглица. Позже поблизости от Боблово было найдено старое городище.

Анна Ивановна дружила с Куинджи, Крамским, Репиным и сумела передать дочери свою увлеченность искусством. А еще — желание быть не просто любимой женщиной, женой великого человека, а быть собой. Самой Анне Ивановне это не вполне удалось, и то, что она считала своим призванием, стало источником чувства вины, редко знакомого мужчинам. «Совсем я никогда не бросала живопись, — пишет она, — но могла работать только урывками, что я и делала, но всегда с таким чувством, как будто что-то от семьи краду, время, внимание». Когда Менделеев только познакомился с девушкой, он говорил себе, что хочет «стать для Ани ступенью, по которой она — юная художница — сможет подняться к настоящему искусству». Но женившись, сам того не желая, стал могильщиком ее таланта, ее амбиций. История стара как мир. Может быть, поэтому Анна и ревновала его? Он заставил ее пожертвовать мечтами, даже не заметив этого, сделал ее зависимой, а сам не принадлежал ей полностью.

Л.Д. Менделеева в юности

Несмотря на все семейные неурядицы, Люба выросла весьма уверенной в себе: «Я люблю себя, я себе нравлюсь, я верю своему уму и своему вкусу, — пишет она в мемуарах. — Только в своем обществе я нахожу собеседника, который с должным (с моей точки зрения) увлечением следует за мной по всем извивам, которые находит моя мысль, восхищается теми неожиданностями, которые восхищают и меня, активную, находящую их. — И далее: Теперь только, встав смело на ноги, позволив себе и думать и чувствовать самостоятельно, я впервые вижу, как напрасно я смирила и умалила свою мысль перед миром идей Блока, перед его методами и его подходом к жизни. Иначе быть не могло, конечно! В огне его духа, осветившего мне все с такою несоизмеримой со мною силой, я потеряла самоуправление. Я верила в Блока и не верила в себя, потеряла себя. Это было малодушие, теперь я вижу. Теперь, когда я что-нибудь нахожу в своей душе, в своем уме, что мне нравится самой, я прежде всего горестно восклицаю: „Зачем не могу я отдать это Саше!“ Я нахожу в себе вещи, которые ему нравились бы, которые он хвалил бы, которые ему иногда могли бы служить опорой, так как в них есть твердость моего основного качества — неизбывный оптимизм. А оптимизм как раз то, чего так не хватало Блоку! Да, в жизни я, как могла, стремилась оптимизмом свои рассеивать мраки, которым с каким-то ожесточением так охотно он отдавался. Но если бы я больше верила в себя! Если бы я уже тогда начала культивировать свою мысль и находить в ней отчетливые формы, я могла бы отдавать ему не только отдохновительную свою веселость, но и противоядие против мрака мыслей, мрака, принимаемого им за долг перед собой, перед своим призванием поэта». Отчего же Блоку так не хватало оптимизма?

Его корни

Сашей Бекетовым звали юного Блока в семье Менделеевых потому, что он — внук Андрея Николаевича Бекетова, того самого друга Дмитрия Ивановича Менделеева, сыгравшего большую роль в его жизни. В семье профессора Бекетова родились четыре дочери. Одна из них — Мария Андреевна Бекетова, первый биограф Блока, пишет о своей матери: «Бабушка Александра Александровича была выдающаяся женщина. Своеобразная, жизненная, остроумная и веселая, она распространяла вокруг себя праздничную и ясную атмосферу. Способностями отличалась разносторонними и блестящими. Без всякой посторонней помощи выучилась говорить и писать по-французски, по-английски, по-немецки. Знала также итальянский и испанский языки. Страстно любила литературу, много читала, помнила наизусть массу стихов русских и иностранных поэтов и при первой возможности занялась переводами, вкладывая в это дело много увлечения и таланта. Ее переводы отличаются свежестью и разнообразием оборотов. Особенно удавались ей диалоги и юмористические сцены. Работоспособность ее была изумительна. Она работала чрезвычайно быстро и, даже не перечитав своей рукописи, написанной твердым и четким почерком, прямо из-под пера отправляла ее в типографию… Между прочим, она мастерски читала вслух, особенно комические вещи, и страстно любила театр. В молодости писала много стихов и слагала их с необычайной легкостью, но печатала только переводы».

Именно она сделала первый перевод на русский язык «Хижины дяди Тома» Гарриет Бичер-Стоу, переводила романы Элизабет Гаскелл и Джордж Элиот, Вальтера Скотта, Чарльза Диккенса, Виктора Гюго, Оноре де Бальзака, Оливера Голдсмита, Уильяма Теккерея, Лесажа, Брет Гарта, Ги де Мопассана, Гюстава Флобера, а также «В дебрях Африки» и «Мои чернокожие спутники и диковинные их рассказы» Генри Моргана Стэнли и «Путешествие вокруг света на корабле „Бигль“» Чарльза Дарвина, книги весьма значимые для своего времени. Трое из четырех ее дочерей, в том числе и мать Блока Александра Андреевна, также занимались переводом и писали стихи. Мать Блока, в частности, опубликовала несколько детских стихов и биографии Христофора Колумба и Авраама Линкольна.