Любовь в Серебряном веке. Истории о музах и женах русских поэтов и писателей. Радости и переживания, испытания и трагедии… - [20]

В то время как Блок переживал увлечение Снежной Маской, у Любови Дмитриевны были свои искушения. Старый друг их семьи Андрей Белый претендовал на то, чтобы стать больше, чем другом.

Имя Белого было на слуху у всех в Москве и в Петербурге. Цветаева вспоминает, что ее трехлетняя дочь Аля, молясь на ночь о здоровье всех родных поминала и Андрея Белого. «Белый у нас в доме не бывал. Но книгу его „Серебряный голубь“ часто называли. Серебряный голубь Андрея Белого. Какой-то Андрей, у которого есть серебряный голубь, а этот Андрей еще и белый. У кого же может быть серебряный голубь, как не у ангела, и кто же еще, кроме ангела, может называться — Белый? Все Ивановичи, Александровичи, Петровичи, а этот просто — Белый. Белый ангел с серебряным голубем на руках. За него и молилась трехлетняя девочка, помещая его, как самое любимое — или самое важное — на самый последок молитвы».

«Серебряный голубь» совсем не детская книга, это великолепный роман о еретической секте хлыстов и о сумасшедшей, неуместной, незаконной любви, вышедший в 1909 году. Другой роман Белого, заставивший говорить о себе, — «Петербург», о петербургской мистике и первой русской революции, выйдет в 1912-м.

Андрей Белый — псевдоним, настоящее имя — Борис Бугаев, сын московского профессора, математика, Николая Васильевича Бугаева, автора гимназического учебника. Псевдоним, мгновенно «приросший» к Борису и ставший вторым именем, придумал сосед и друг семьи Михаил Сергеевич Соловьев, младший брат философа Владимира Соловьева. Жена Михаила Сергеевича — Ольга Михайловна, художница и переводчица — троюродная тетка Блока. Мария Бекетова пишет: «Ольга Михайловна была в деятельной переписке с матерью поэта как раз в те годы усиленного писания стихов и время от времени эти стихи посылали в Москву. Ольга Михайловна и Михаил Сергеевич оба были люди с тонким художественным вкусом, а сын их Сережа — гимназист в то время, способный, рано развившийся юноша, — тоже писал стихи, был настроен мистически и дружил с Борей Бугаевым (Андрей Белый), который жил в том же доме и бывал у Соловьевых чуть не каждый день».

Все-таки круг поэтов, писателей, философов, художников Серебряного века очень тесен. Все они находились, если не в родстве, то в свойстве. Порой они могли люто враждовать, а могли и прирастать друг к другу сердцем так, что не разорвать. За примером, — увы! — далеко ходить не надо. В 1903 году умирает от осложнений пневмонии Михаил Сергеевич, а через несколько минут после смерти мужа Ольга Михайловна покончит с собой. В это время между Блоком и Белым завязалась переписка, но они успели обменяться только несколькими письмами и еще не стали близкими друзьями. Но узнав о смерти столь значимых для Бориса людей, Александр Александрович пишет ему: «Сегодня получил Ваше письмо. Тогда же узнал все. Обнимаю Вас. Целую. Верно, так надо. Если не трудно, напишите только несколько слов — каков Сережа [Сын Соловьевых. — Е. П.]? Милый, возлюбленный — я с Вами. Люблю Вас». Позже в мемуарах о Блоке Белый писал, что эта короткая записка глубоко его тронула, для него это «первая сердечная встреча с А. А., как с родным человеком». Борис Николаевич ответил Александру Александровичу: «Дорогой мне Александр Александрович, Все к лучшему. Все озарено и пронизано светом, и вознесено. На улицах вихрь радостей — метель снегов. Снега. С восторгом замели границу жизни и смерти. Времена исполняются и приблизились сроки. Мы все вместе и навсегда. Все к лучшему. Я за Сережу не беспокоюсь. Я знаю Сережу. Он готовился. Говорил мне — чувствует, как поднялась, налетела волна сладких снов — мессианских ожиданий. Приближение. Все к лучшему. А кругом все взывает и кружит — вихрь радостей и метель снегов. Все озарено и пронизано светом, и вознесено. Все мы вместе. Все к лучшему. Радостно целую Вас».

После этого они встретились в Москве, потом — в Петербурге. Блок познакомил Бориса Николаевича с Любовью Дмитриевной. И Белый сказал ту самую фразу, которую будут повторять в мемуарах все родные Блока и его жены: «Царевич с Царевной, вот что срывалось невольно в душе. Эта солнечная пара среди цветов полевых так запомнилась мне».

Перевоплощение в Святую Софию развлекало Любовь Дмитриевну, но, разумеется, она никогда не относилась к этому всерьез. Со временем ей начинает казаться, что Блок и остальные ее поклонники немного заигрались. Потом Блок увлекается театром и «Снежной маской», Любовь Дмитриевна чувствует себя все более одинокой. «Моя жизнь с „мужем“ (!) весной 1906 года была уже совсем расшатанной», — пишет она.

И тут она понимает, что Андрей Белый относится к ней не так, как другие. «Конечно, он был прав, говоря, что только он любит и ценит меня, живую женщину, что только он окружит эту меня тем обожанием, которого женщина ждет и хочет». Эта любовь для обоих была не только радостью, но и мукой — они сознавали вину Блока в «расшатывании» брака, но сознавали и свою вину перед Блоком, навсегда порвать с которым и для него, и для нее было немыслимым.

Андрей Белый в записках жалуется, что Любовь Дмитриевна «…призналась, что любит меня и… Блока; а — через день: не любит — меня и Блока; еще через день: она — любит его, — как сестра; а меня — „по-земному“; а через день все — наоборот; от эдакой сложности у меня ломается череп и перебалтываются мозги, наконец: она любит меня одного; если она позднее скажет обратное, я должен бороться с ней ценой жизни (ее и моей); даю клятву ей, что я разнесу все препятствия между нами иль — уничтожу себя. С этим являюсь к Блоку: „Нам надо с тобой говорить“; его губы дрогнули и открылись: по-детскому; глаза попросили: „Не надо бы“, но натягивая улыбку на боль, он бросил: — Что же — рад… Я стою перед ним в кабинете — грудь в грудь, пока еще братскую: с готовностью — будет нужно — принять и удар, направленный прямо в сердце, но не отступиться от клятвы, только что данной; я — все сказал, и я — жду; лицо его открывается мне в глаза голубыми глазами; и — слышу ли? — Я — рад… — Что ж… Силится мужественно принять катастрофу и кажется в эту минуту прекрасным: и матовым лицом, и пепельно-рыжеватыми волосами. Впоследствии не раз вспоминал его — улыбкою отражающим наносимый ему удар».