Любовь в режиме ожидания - [11]

О предстоящей консультации он почти не думал, согласившись на нее только для того, чтобы не портить Анне настроение. Никаких чудес Витя Сотников не ждал.

Перехватив его хищный взгляд, Агриппина Максимовна быстро опустошила пепельницу.

– Даже не думай, Сотников, – веско сказала она. – Представляете, Ян Александрович, он никак не может бросить курить.

– Прекрасно представляю. Я, например, тоже не могу. – Профессор мягко взял его за плечи. – Ну что ж, Виктор, расскажи, пожалуйста, как ты заболел.

– Как все, – буркнул Сотников, – жил, жил, потом заболел.

Агриппина Максимовна подскочила за письменным столом:

– Витя! Ян Александрович хочет тебе помочь! Переломи, пожалуйста, свой гонор и отвечай на вопросы.

– Оставьте его, Агриппина Максимовна. Болезнь не в той стадии, когда имеет значение сбор анамнеза. Как я понимаю, в диагнозе у вас сомнений нет?

Она отрицательно покачала головой.

– Значит, можно не терзать молодого человека воспоминаниями о печальных моментах его биографии. Это я так спросил, по докторской привычке. Ты как думаешь, если рубашку снимешь, не замерзнешь? Обычно я на работе в хирургической форме рассекаю и чувствую, можно раздевать пациента или нет, а сейчас в кителе что-то не пойму, как у вас тут обстоит с температурой воздуха.

Витя молча разделся до пояса. Профессор долго щупал его шею и подмышки, выстукивал и выслушивал легкие внимательно, с напряженным лицом, словно Штирлиц, пытающийся поймать радиограмму из Москвы.

Потом положил его на диванчик и сосредоточенно мял живот.

Витя, опытный пациент, послушно вдыхал, выдыхал, надувал живот и сглатывал, лишь бы профессор поскорее от него отвязался.

– Ну все, молодец, – доктор похлопал его по плечу, – можешь одеться.

Витя встал, потянулся за майкой, но Ян Александрович вдруг остановил его:

– Агриппина Максимовна, полюбуйтесь-ка, какое великолепное сложение!

– А? – Старушка оторвалась от истории болезни, которую заполняла со страшной скоростью. Несмотря на руководящий статус, ей приходилось заниматься рутиной – в отделении был жуткий кадровый голод, работали всего два врача – она сама и похожий на растолстевшего Айболита дядечка со смешной фамилией Печиборщ. Агриппина Максимовна обожала его за высочайшую эрудицию и преданность работе, но, когда ей напоминали, что она уже пожилая и, может быть, доктор Печиборщ справится с обязанностями заведующего, категорично заявляла: «Никаких борщей! Ладно, он сам блаженный, это полбеды. Но он ведь уверен, что все вокруг такие же, как он! Да мы через три дня по миру пойдем!»

Доктор Печиборщ был единственным человеком на свете, называвшим Сотникова Витюшей, и это о многом говорило.

– Редко встретишь такую удачную конституцию, – продолжал восхищаться Ян Александрович, – папа с мамой на совесть постарались. Таких обычно называют двужильными, и они лучше выздоравливают, чем рыхлые и полные люди.

Витя не разделял восторгов профессора. Он никогда не считал себя красивым – тощий, но ширококостный, с длинными руками и ногами, сутулый. Витя смотрел на мир большими, почти круглыми глазами, здоровенный нос неправильной формы нависал над большим ртом с тонкими губами, а подбородок, хоть круглый и упрямый, был слишком маленьким, чтобы считаться волевым. Длинная тонкая шея и вовсе была для мужчины позором.

– Посмотрите, Агриппина Максимовна, – не унимался доктор, – как хорошо устроен этот парень.

Та кивнула и вернулась к писанине.

– Действительно, прекрасно сложен.

– Какая разница, все равно скоро закапывать, – тихо, чтобы не услышала заведующая, буркнул Сотников.

Ян Александрович с размаху сел на стул и уставился на Витю так растерянно, словно тот ударил его.

– Послушай…

– Все, проехали. Можно, я пойду в палату?

Профессор встал и неловко положил руку ему на плечо:

– Да, иди, конечно. Мы тут с Агриппиной Максимовной посоветуемся.

Витя не стал подслушивать под дверью. Зачем? Ничего нового он не узнает.

Гардеробная комната была закрыта, пришлось стянуть дежурный ватник. Вечерний охранник знал Сотникова и по дружбе выпустил из корпуса.

Витя обошел здание кругом – машины нигде не было, а так хотелось увидеть Анну хоть на минуточку!

Прогулка вымотала его, ватник был слишком легкой одеждой для ветреного мартовского вечера, а Витя вспотел от быстрой ходьбы. Он поднял воротник и прислонился к дереву – устал так, что не было сил даже кашлять.

Прошло пять дней. Агриппина Максимовна ничего ему не говорила, таблетки давали те же самые, так что, понял Витя, никакой великой идеи военный не родил, даром что профессор. Зато приходили учителя, просили написать контрольные, мол, скоро конец четверти, а Витя числится у них в учениках. Он огрызался и горько думал, что на каникулах Анна наверняка уедет в какую-нибудь экзотическую страну. А тут еще резко потеплело, под ногами хлюпала серая каша, постоянно шел дождь, прекращаясь только затем, чтобы уступить место мокрому снегу. Снег падал, на деревьях и крышах вырастали огромные пышные шапки и тут же таяли. На улице стало так промозгло, что доктора запретили прогулки, заменив их усиленным проветриванием помещений.

Витя почти не вставал с кровати, не умывался и не ел. Чтобы не цеплялись, он выкидывал пищу в унитаз. Пытался читать, но сразу начинала болеть голова, а буквы двоились. Не хотелось даже курить, и Витя вдруг понял, что слег окончательно. Он испугался, заставил себя выйти на лестницу и добраться до чердачного окна, вернулся весь мокрый, с дрожащими коленками, будто разгрузил целую фуру.