Любовь в награду - [22]

– В ливреи.

Ла Вей ошеломленно молчал.

– А что дальше? Вы попросите привести к ним девок и обеспечить их спиртным? – наконец проговорил он.

– Нет, этого я не попрошу, – ответила Элайза.

– Господи, ну почему лакеи должны быть более нарядными? Они всего лишь выполняют свои обязанности – вот и все. Да мне едва ли нужны два лакея! Это же не корабль. И мы не собираемся отправляться в путешествие, когда нам понадобится целая команда прислуги.

– Люди, которые гордятся своей работой, будут лучше служить вам, а ливреи помогут им обрести эту гордость.

Его терпению пришел конец.

– Благодарю вас, миссис Фонтейн, никто не знает этого лучше, чем я. Я был первым помощником капитана на «Фортуне» и лично набирал команду. К тому же одному Богу известно, какую награду я получил за вещи, которые покупал для любов…

Последний слог остался непроизнесенным, но он так и запульсировал беззвучно в утреннем воздухе.

Последовала бесконечная неловкая пауза.

Но порыв негодования и страстное желание выполнить свою миссию подтолкнули Элайзу вперед.

– Да, милорд. Потому меня и удивило ваше требование объяснить, для чего нужны ливреи.

Его брови предостерегающе подскочили вверх. Ла Вей почувствовал, что ее слова проскользнули сквозь потрепанную сеть самообладания, потому что в наступившем молчании он почти слышал не произнесенное ею слово «дьявольщина».

– Учитывая, что человек с вашим положением и авторитетом, владеющий таким домом, как у вас, имеет право на то, чтобы ему прислуживали и представляли его элегантные, изысканно одетые слуги – такие, как у ваших гостей, – смело продолжала Элайза. – И если вы начнете с покупки ливрей для лакеев, они сочтут, что они важны для вас, а преданности лакеев нет цены. Впрочем, возможно, цена вам известна. Потому что в вашей финансовой смете я не увидела расходов на преданность.

Он должен был разгневаться, поскольку ее речь рискованно приблизилась к нарушению субординации. Но, по крайней мере, ему с ней было не скучно.

Одни деревья валятся от долгого сопротивления сильному ветру, другие, напротив, прорастают в глубину более сильными корнями.

Лорд Ла Вей заподозрил, что знает, какого рода деревом будет миссис Фонтейн.

– Прекрасная речь, миссис Фонтейн.

Она улыбнулась напряженной, серьезной улыбкой.

Ла Вей вздохнул:

– Очень хорошо. Можете нарядить лакеев. По сути, ваши доводы настолько убедительны, что я уже требую, чтобы вы переодели лакеев. Но я не выделю на это дополнительных средств, если вы пришли ко мне ради этого. Считайте это проверкой вашей изобретательности.

Принц смотрел на лицо Элайзы, более выразительное, чем она предполагала. Впрочем, возможно, она и не понимала, что по нему можно было прочесть все ее эмоции. Наконец она приняла решение.

– Благодарю вас, лорд Ла Вей. Ничто не доставит мне такого удовольствия, как такая проверка.

– И только Господу известно, что я не смогу спокойно спать по ночам, если вы не будете получать удовольствия, миссис Фонтейн, – тихо проговорил он.

По правде говоря, он весьма извращенно получал удовольствие от себя самого.

Чувство, длившееся секунд двадцать, вмиг исчезло, когда Филипп, случайно взглянув на стол, увидел письмо от Мари-Элен, на которое он так и не ответил. Рядом лежало послание от адвоката в Париже, которого он боялся больше всего, под ним – письмо от деда.

Настроение ла Вея явно ухудшилось, он помрачнел, словно по небу только что проплыла очередная грозовая туча.

Заметив это, Элайза откашлялась:

– Если вам захочется бросить что-то в стену, лорд Ла Вей, я пришлю Мэри собрать осколки. Но должна вам сказать, что на это ей потребуется минут пятнадцать, ведь ей придется искать мелкие кусочки в ворсе ковра и за портьерами. Учитывая размер ее жалованья, цена этого для вас составит… – Она закинула голову, делая в уме подсчеты. – Около шиллинга.

Ла Вей изумленно смотрел на нее.

– Вижу, что вы ознакомились с моей сметой.

– Это действительно произведение искусства, – заявила Элайза совершенно искренне.

– А вы очень быстро произвели в уме расчеты.

– Я уже сказала вам во время собеседования, что у меня неплохо работает голова. Я не решилась бы вам солгать, лорд Ла Вей, особенно зная, как вы нетерпимы ко лжи, – рассудительно проговорила Элайза.

Несмотря на то что ее лицо, безмятежное, как у монашки, выражало почтительность и серьезность, ее выдавали глаза. Конечно, блеск мог быть отражением света, льющегося в окно, но Филипп не вчера родился, а потому узнал злую иронию, едва приметив ее.

Ла Вей задумался: сколько еще времени он будет терпеть этот обмен колкостями?

«Эта женщина обладает невероятным шармом, – подумал он. – Только он спрятан в ней так же надежно, как ее волосы заколоты шпильками. Она едва не лопается, пытаясь сдержать себя».

Миссис Фонтейн являла собой этакое приятное пособие для изучения контрастов: темные-темные глаза – бледный-бледный цвет лица, красные и весьма пухлые губы – брови тонкие, как знаки препинания.

В конце концов, раньше она была школьной учительницей.

Ла Вей заметил, что ее платье перелицовано – вполне умело, надо сказать, однако у подола можно разглядеть едва заметную выцветшую полосу. Он всегда замечал такие вещи. А поскольку Филиппу казалось, что он уже начинает узнавать свою экономку, то он был уверен, что она предпочла бы, чтобы он ничего такого не разглядел. Миссис Фонтейн – гордая женщина.