Любовь в Крыму - [4]

Анастасия Петровна Батюшкова с полной корзиной апельсинов.

ЛИЛИ. Вы, Иван Николаевич, не демократ.

ЗАХЕДРИНСКИЙ. В этом случае - нет. Здесь вопрос стиля. "Полреспублики за лимонад" - дурно звучит.

ВОЛЬФ. И подстрекательски.

ЗАХЕДРИНСКИЙ. Не обязательно. Кто же отдаст лимонад за республику?

СЕЙКИН. Я.

ЗАХЕДРИНСКИЙ. А, наш поручик. Куда же вы подевались?

ЧЕЛЬЦОВА (к Сейкину, кокетливо). Прятался, как обычно.

ЛИЛИ (глядя на Татьяну). Но не от всех.

ЧЕЛЬЦОВ. Ну там царство или республика, а я аж взмок.

ЧЕЛЬЦОВА. Саша, что ты такое говоришь.

ЧЕЛЬЦОВ. А как мне сказать по-другому...

ЧЕЛЬЦОВА. Извините, господа, муж имел в виду температуру.

ЛИЛИ. Вы говорите о температуре воздуха?

ЗАХЕДРИНСКИЙ. И он прав, - ну и жара! Анастасия Петровна, не найдется ли чего-нибудь попить?

АНАСТАСИЯ (перекладывает апельсины из корзины в вазу, стоящую на столе). Сейчас принесу квасу.

ЧЕЛЬЦОВА. Но Иван Николаевич просили лимонад.

ЗАХЕДРИНСКИЙ. Пусть будет квас, я бы даже предпочел.

ЧЕЛЬЦОВА. Но мы все слышали...

ЗАХЕДРИНСКИЙ. Не следует понимать дословно. "Полцарства за квас" звучит даже хуже, чем "полреспублики за лимонад", а российскую жажду лучше всего утоляет квас.

ЧЕЛЬЦОВ. Золотые слова.

ЗАХЕДРИНСКИЙ. Там искусство, Анастасия Петровна, а здесь жизнь. У нас всегда так. Шекспир писал: "Королевство за лимонад" и пил лимонад. А мы? Пишем "лимонад", а пьем квас.

СЕЙКИН. Так принесите же этого самого лимонада для Ивана Николаевича.

ЗАХЕДРИНСКИЙ. Спасибо, поручик, но, право, не нужно.

ВОЛЬФ. Тогда и я попробую вашего кваса.

ЗАХЕДРИНСКИЙ. Браво! Наш гость акклиматизируется. А что для дам?

ЧЕЛЬЦОВА (подчеркнуто, претенциозно выговаривая "дж"). Оранджад.

ЛИЛИ. Наверное, оранжад.

ЗАХЕДРИНСКИЙ. А вам, Татьяна Яковлевна?

ТАТЬЯНА. Спасибо, я не хочу пить.

ЛИЛИ. Совсем?

ЗАХЕДРИНСКИЙ. Что ж, Анастасия Петровна, теперь все ясно: квасу, оранжада и ничего.

СЕЙКИН. И лимонада.

ЗАХЕДРИНСКИЙ. Дался вам этот лимонад, для кого лимонад?

СЕЙКИН. Для Шекспира.

ЗАХЕДРИНСКИЙ. Он умер.

СЕЙКИН. Так это не вы - Шекспир?

ТАТЬЯНА. Петр Алексеевич!

СЕЙКИН. Я думал - это вы. (К Лили.) Ведь правда, Лилиана Карловна? Вы, как артистка, должны в этом разбираться.

ЗАХЕДРИНСКИЙ. Молодой человек, мне весьма лестно, что вы столь высоко меня цените, но не нужно дурачиться.

Сейкин отходит и останавливается в балконной двери, смотрит на линию горизонта. Анастасия выходит налево с пустой корзиной. Чельцова, Лили и Татьяна садятся на диван, Чельцова между Лили и Татьяной. Захедринский садится на стул, поставив его напротив дивана. Вольф садится на стул, также поставив его напротив дивана, но немного сбоку и в глубине, справа от Захедринского. Чельцов садится возле секретера, предварительно повернув стул в сторону дам. На бумаги, разложенные на секретере, внимания не обращает. Так образуется кружок беседующих. Вольф снимает канотье и кладет на колено, сидит в напряженной, вежливой позе. Захедринский снимает панаму и небрежно сует ее в правый карман пиджака, усаживается поудобнее.

ЗАХЕДРИНСКИЙ. Попробуйте угадать, Татьяна Яковлевна, кого мы встретили по дороге.

ТАТЬЯНА. Очень интересно.

ЗАХЕДРИНСКИЙ. Сестер Прозоровых.

ТАТЬЯНА. Всех трех?

ЗАХЕДРИНСКИЙ. Да. Мы зашли на вокзал, чтобы купить газету, а они там, на перроне. Уезжают.

ТАТЬЯНА. В Москву?

ЗАХЕДРИНСКИЙ. Куда же еще.

ТАТЬЯНА. Наконец-то.

ЗАХЕДРИНСКИЙ. А по-моему, это дурной знак. Пока они только собирались, в природе сохранялось какое-то равновесие. Ну, может, не в природе, но в России. Все собирались, собирались, да не уезжали. А вот теперь, когда они все же решились, это означает, что непременно что-то случится.

ЧЕЛЬЦОВ. Что?

ЗАХЕДРИНСКИЙ. В том-то и дело, что никто этого не знает. Но что-то случится обязательно.

ЧЕЛЬЦОВ. А в вашей газете что-нибудь пишут?

ЗАХЕДРИНСКИЙ. Конечно. Вот в Австралии нашли необыкновенно маленькое страусиное яйцо.

ЧЕЛЬЦОВ. Я не об этом, я - о политике.

ЗАХЕДРИНСКИЙ. На Балканах ситуация ненадежная.

ЧЕЛЬЦОВ. А что насчет кометы?

ЗАХЕДРИНСКИЙ. Вы спрашиваете о комете Галлея? Она приближается.

ЧЕЛЬЦОВ. Не нравится мне это.

С левой стороны входит Анастасия Петровна, неся горящую керосиновую лампу.

ЗАХЕДРИНСКИЙ. Пока не нужно, Анастасия Петровна.

АНАСТАСИЯ. А?

ЗАХЕДРИНСКИЙ. Лампа понадобится позднее. Сейчас не то настроение.

АНАСТАСИЯ. Вечно я все путаю. (Выходит налево.)

ЗАХЕДРИНСКИЙ (к Вольфу). Наш народ чрезвычайно одарен, но ему недостает чувства композиции. Не то, что у вас.

ВОЛЬФ. Другая традиция.

ЗАХЕДРИНСКИЙ. Определение красивое, правда, татаро-монгольское иго это, скорее, несчастье, чем традиция.

ВОЛЬФ. Разрешите, Иван Николаевич, с вами не согласиться. Вы правы, говоря, что ваш исторический путь отличается от нашего, но то, что вы называете чувством композиции, от истории не зависит.

ЗАХЕДРИНСКИЙ. А от чего?

ВОЛЬФ. От пространства. Мы живем тесно, а ваши пространства бесконечны. С ними трудно совладать.

ЗАХЕДРИНСКИЙ. Но вам это все же удается.

ВОЛЬФ. Должен признаться, что не всегда. Расскажу один случай. Я строил дорогу от Байкала к Забайкалью, а значит и от Забайкалья к Байкалу. Мы начали с обоих концов, рельсы должны были соединиться на полпути между Байкалом и Забайкальем, или, что то же самое, между Забайкальем и Байкалом.