Любовь Сутенера - [27]

— Неужели вы тоже начали бояться старости? — удивился я, тем более что Вайнер, по словам приезжавших к нему девчонок, отличался отменным сексуальным аппетитом.

— А как вы думали? — вздохнул он. — Старость начинается не с болей в сердце, седины или морщин, она начинается с боязни иметь дело с молодостью. Именно поэтому я в свое время отказался стать совладельцем вашей фирмы.

— Кажется, Семен Исаакович, вы всерьез начали комплексовать по поводу своего возраста. Не рановато ли, в пятьдесят-то лет?

— Что делать! Одни люди комплексуют по поводу отсутствия «Мерседеса», другие — по поводу нерешенности вечной проблемы того, имеются ли хоть какие-то формы посмертного существования, — но кто из них более несчастен? Кроме того, все мы чего-то в этой жизни боимся… Любовник боится стать импотентом, творческий человек опасается утраты вдохновения, политик — утраты влияния, и лишь истинный философ ничего не боится, ибо давным-давно сказано: «Суета сует, все суета…»

— Так станьте философом!

— Я пытаюсь, но текучка заедает… Зато я недавно прочел одно прелестное, как нельзя более подходящее стихотворение:

Прекрасна зрелости пора,

Когда мы юность отшумели,

Но зеркала нам по утрам

Кричат безмолвно — постарели!

С любовью время нипочем,

Не слышим старости мы стонов;

Но вечность золотым дождем

Прошелестит, нас не затронув…

— Надеюсь, вы это не сами сочинили?

— А что — разве плохо?

— Нет, просто тогда придется признать вас поэтом!

Какое-то время мы еще философствовали — до тех пор, пока из подсобки магазина не раздался дикий шум и пьяные выкрики. Семен Исаакович первым устремился туда, а я последовал за ним. Оказалось, что, пока африканские красотки в торговом зале развлекали покупателей ритуальными танцами в пресловутых масках, Патрик тоже времени даром не терял. Плутоватый негр успел основательно надраться в компании одного из грузчиков Вайнера и бывшего социолога Виктора Дарькина, о котором я рассказывал в предыдущем «Сутенере» и который ныне превратился в законченного алкоголика, а потому постоянно слонялся по двору в надежде на халявную выпивку. Кстати, более комического персонажа трудно было бы и придумать!

Ворвавшись в подсобку, Вайнер — впереди, я — сзади, мы застали там следующую сцену.

— Да, я похож на Гулливера, хотя меня этим сравнением уже заколебали, — пьяно покачиваясь, говорил Дарькин, возвышаясь над собутыльниками с высоты своего более чем двухметрового роста, — однако памятник Петру Первому Церетели не с меня лепил… А, Исакыч, — завидев хозяина магазина, икнул он, — ты, как всегда, кстати. Мне тут стало чертовски интересно — почему это алкогольные напитки называют чисто русскими фамилиями типа «Солодов», «Бочкарев», «Смирнов» или там «Виноградов», хотя русский народ спаивают именно жидомасоны? Почему не быть до конца честными и не назвать водку «Рабинович», а пиво — «Рапопорт»?

— Кто тебе позволил здесь появляться? — сухо спросил Вайнер. — А ты почему с ним пьешь? — напустился он на собственного грузчика.

— Исакыч, ты чего, обиделся на него, что ли? — тут же вскочил этот малый. — Если хочешь, могу настучать ему по рогам прямо в твоем присутствии!

— Нет уж, обойдемся без рукоприкладства, — сухо отвечал Семен Исаакович и укоризненно погрозил пальцем Патрику, — но уж от вас, юноша, я этого не ожидал!

— Люблю русский водка! — простодушно улыбнулся молодой негр.

Тем временем события развивались по нарастающей. Дарькин осознал свою ошибку и попытался вовремя уйти, однако грузчик уже не на шутку обиделся за своего хозяина и вскочил с места.

— Постой, Гулливер гребаный, у меня к тебе еще разговор есть! — бесцеремонно заявил он, цепко хватая бывшего социолога за предплечье.

— Клешню убери, — брезгливо поморщился тот, пытаясь освободиться.

— А я тебе говорю — погоди!

Однако Дарькин так торопился, что не стал церемониться. Он с силой отпихнул от себя грузчика и уже начал было открывать дверь, когда тот с неожиданным проворством обрушился на него сзади и повалил на пол. Следующие три минуты в кабинете шла яростная и потная возня, сопровождаемая приглушенным матом, глухими ударами и звуком роняемых стульев и вешалок. Даже в пьяном виде Дарькин оказал на редкость упорное сопротивление своему более молодому сопернику.

Мы трое — я, Семен Исаакович и Патрик, — не желая вмешиваться, молча наблюдали. Последнюю стадию схватки вполне можно было описать строками из самой фривольной поэмы Пушкина:

Но, к счастию, проворный Гавриил

Впился ему в то место роковое

(Излишнее почти во всяком бое),

В надменный член, которым тот[1] грешил.

Тут Дарькин[2] пал, пощады запросил

И в темный ад едва нашел дорогу.

Бывшему социологу и так-то пришлось тяжело, а когда Патрик наконец-то пришел на помощь грузчику, то сообща они изрядно навешали неблагодарному антисемиту и дружно спустили его с крыльца заднего хода.

Самое удивительное состояло в том, что одна из этих африканских красоток вскоре вышла замуж за преуспевающего российского бизнесмена, часто бывавшего на Черном континенте. Свой выбор он объяснил так: «Обожаю Африку, а потому хочу ежедневно нежиться в джакузи под пальмой, попивая свежевыжатый ананасовый сок и любуясь на собственную африканскую рабыню».