Любовь с алкоголем - [21]

— Это прекрасный исполнитель русских романсов. Старинных песен. Цыганских тоже. Но он не русский. Представляете?! — объясняла уже Раечка американке.

— Интересно, он понимает слова, которые так страстно поет? — Славе хотелось язвить, хотелось даже обидеть кого-нибудь. — А где же наши напитки? — Она взглянула на набриолиненного парня.

— Славуля, он очень хорошо поет, честно! — защищала Раиса Бикеля.

— А я и не сомневаюсь! Он интерпретирует только эмоциональную сторону, только мелодию, а на текст ему наплевать. Он с таким же успехом, может быть, мог бы петь песню о вашем Ленине! — Она резко взяла бокал, протянутый ей.

— …В двадцать лет он уже был Владыка! Да он вашему царю, Николаю I, сказал, что только Бог выше русского царя, это когда тот удивился высоким ростом Негоша… — неугомонный соотечественник уже русским рассказывал трагедию горы Ловчен. — Хорват был выбран архитектором для нового захоронения, для позорно-фашистского мавзолея… Слава, ты же там была, видела, скажи!

— Да, ну и что? Теперь спиливать мавзолей? Это до бесконечности так может тянуться… — Славица взяла под руку набриолиненного пария. — Я забыла ваше имя, простите…

— Да это же символ! Символ нашей… наших отношений. Еще в Первую мировую войну эту часовенку разрушили немцы и с ними, конечно, хорваты. Этому Саркотичу дали титул! Фон Ловчен!

— Лазарь, — сказал парень, и Славица захохотала.

— Какой кругом символизм! Сплошные символы! Я буду изображать убитую лошадь, знаете, как на картине Адама Стефановича «Битва при Косово», там у царя Лазаря лошадь убивают…

— Это кощунство просто! Пьяная дура!

— Э! Ты, не дурак, чего ты сидишь тут в Америке? Езжай сражаться, патриот… Болтуны… фу, надоели все болтуны, — она освободила руку Лазаря и пошла к столу-бару армянина. Качнувшись и задев слегка Раечку, шепнувшую ей: «Скоро поедем, да?» Но это «скоро» длилось еще около двух часов.

9

Раиса сняла телефонную трубку и, выдохнув из легких воздух, шепотом сказала «хеллоу». Она варьировала свои «алло» и исполняла «ес» на бегу — предполагалось, что она очень занята и буквально подбежала к телефону, оторвавшись отдел. Было «хай» игровое, за которым должно было следовать что-нибудь вроде «ну, что, баловник?», «хеллоу» шепотом предполагало Раечку в постели.

— Да, пожалуйста… Славочка, это не тот американец. — И Раиса передала через границу-стол телефонную трубку Славе.

Но она ошиблась.

— Я два часа тренировался произношению без акцента… Почему ты прячешься?

— Честно говоря, не знаю, — Слава звякнула колокольчиком на шее игрушечного Кузи. Одна его лапа была обожжена сигаретой — следствие совместных походов со скуластой девушкой. Эта сумасшедшая, находясь неделю в опьянении, всюду таскала кота с собой!

— Можно, я заеду? Проедемся… Не знаю, что угодно…

Раиса встала с кресла, подпрыгнула, сделала гримаску, будто Слава сидела с камерой наготове, протанцевала в ванную.

— Да, Даглас. Приезжай за мной. Я тебя не приглашаю, извини, так что подожди на улице, я выйду в восемь…

Раечка вышла — волосы обеими руками подобраны с затылка наверх.

— Ты уходишь, я слышала?.. Тогда я скажу Джону, чтобы он приехал ко мне репетировать, правда?

— Да, Раечка, скажи…

«Джон, дарлинг…» — Раечка уже звонила соученику по классам актерского мастерства. Слава так и не знала, что они репетируют. «Ситуации» — говорила Раечка.

Слава взяла кошелек, накинула куртку — «Рая, я сейчас вернусь» — и открыла дверь, за которой уже давно скреблась Кошка. Она ворвалась в квартиру и бросилась на кухню. Есть кошкам было нечего. Как и их хозяйке. Как и сожительнице.

Она дошла по Де Лонгпри до Хайленд-авеню. Мексиканцы с грузовиком «натуральных» овощей и фруктов уже уехали с угловой бензоколонки. В корейском мини-маркете было как всегда пусто. Слава купила галлоновую бутыль вина. С отвинчивающейся пробкой. Разжалобившись, купила и кошачьих консервов. Возвращаясь, у закрытого уже парка, она отвинтила пробку на бутыли и выпила вина. Облившись. То, что парк — площадка с плохорастущей травой, несколько скамеек и столов, питьевой фонтанчик (кран, торчащий из трубы в земле) — закрыли, было ясно по выключенным фонарям.

Раечка отодвигала стол, освобождая место для «сцены». Она переоделась в одежду для актерских классов и подвязала волосы. Слава налила себе вина. Кошка опять была на кухне. Раечка захлопала в ладоши, увидев кошачьи консервы. А Кошка уже делала восьмерку между ногами Славы, открывающей банку, шелковисто щекоча хвостом. Кошачий мотор, исполняющий нарастающее «рррр», замолк, потонув в миске с едой.

— Славочка, я поставлю пластинку. Какую ты хочешь?

— Ой, мне все равно. Только не громко.

— О'кей, о'кей! О, я забыла позвонить Рею!..

Слава ушла в ванную. С бокалом и сигаретой. Дверь не запиралась, и через несколько минут ее тихо открыла Кошка, пропихивая облизывающуюся еще морду. Она залезла в свой ящик и, сделав свои дела, сев посредине ванны, стала мыться.

За то, что Раечка раздражала скуластую девушку, та пользовалась ее косметикой. Но, как и одежда, косметика Раисы была приличной — палевых тонов. Слава замазала сиреневые круги под глазами и лопнувшие капилляры по крыльям носа, став бледно-печальной. Она вышла на кухню еще за вином. Она будто торопилась побольше выпить к приезду Дагласа. Чтобы быть подшофе. Чтобы свободно суметь сказать ему: «Ну, повези меня ебаться, Даглас Вильям, Бил».