Любовь с алкоголем - [20]

— Я тебя никогда раньше не видел, — сказал югослав.

— Я стараюсь поменьше общаться с нашими. Всегда одно и то же. И все кончается руганью. Разделением на лагеря. Коммунисты, антикоммунисты. А сейчас все стали сербы, хорваты, мусульмане, босняки… Ну, там-то понятно, у них война. А здесь…

Они вышли уже из залы, прошли коридор мимо туалетов и завернули в следующий, более прохладный — он, видимо, вел на улицу. В самом конце его, действительно перед дверью эмёрдженси экзит[21], стояли пирамиды стульев и в небольшой как бы нише — стол. Югослав зажег и поднес Славице спичку. Она не прикуривала и смотрела на него. Он дунул на спичку, бросил и приблизился к Славе, заставляя ее сделать несколько шагов назад, в нишу, к столу. Славица быстро как-то успела подумать, даже сравнить, что вот, Раечка там сейчас выступает, а она, Слава… тоже вроде выступления, тоже вроде для того, чтобы получить одобрительные аплодисменты… Она, впрочем, была уже достаточно пьяна, чтобы, не анализируя и не сравнивая, просто — обвить ногой поясницу югослава, стянувшего с нее колготки до колен, потом стянувшего вообще одну половину, положившего ее на спину на стол — смотреть, как ее ебут. И оттого что волосы его были набриолинены, она не обнимала его за шею, и его лицо не было близко, и оттого что она не знала его имени — он был просто самец и от этого было хорошо. Получалось, что не именно он, а вообще как бы мужчина: берет ее, принимает, ебёт, одобряет.

Оттого что был страх — кто-нибудь мог прийти, — все произошло быстро, и югослав только нежно-извиняюще как-то поцеловал ее, кончив. Она тихонько засмеялась, натягивая колготки — надо было пойти в туалет, взять салфетку, югослав оказался спермообильным «давно не ебался, может», — посмотрев на него, уже в застегнутых брюках, наигранно сказала: «А где же спички?» Они оба усмехнулись, выкурили по сигарете и пошли обратно.

— Ты возвращайся в зал, я зайду в туалет… Встретимся. — Славица потрепала его по плечу и скрылась за дверью.

Повизгивания Раисы заглушала музыка, которую почему-то не выключили на ее выступление. Когда Славица появилась в зале, из репродукторов раздался вопль Раечки уже без музыкального сопровождения.

— …русские! Мы вас любим! И хотим быть, как вы! Мы хотим быть вами!

Слава захохотала, подходя к бару-столу армянина. Там уже стояли русские-советские и несколько эмигрантов третьей волны. Армянин дал ей бокал, и Слава почти моментально опустошила его — у нее была жажда: хотелось пить и хотелось еще больше опьянеть, чтобы не думать, что она делает… Прибежавшая Раечка была раскрасневшейся и возбужденной.

— Раюшка! Ну, ты им дала! Вот это я понимаю речь! — Один из эмигрантов лез к Речел целоваться. — Не хорошо только обманывать. Я тебе звоню, звоню…

— Я же вам сказала, что очень занята!

— Знаю я, чем ты занимаешься… — Эмигрант взял бокал с приготовленным уже напитком, не дав армянину положить в него лед.

— Что вы имеете в виду? Да, я выбрала эксайтинг лайф[22]. Но я не блядь! — Раечка красиво взмахнула волосами и, повернувшись, ушла.

Из репродукторов полилась мелодия «Коробушки», и на «сцену» выкатилась женщина-шар. Миша тем временем готовился к своему сольному номеру — он залпом выпил два бокала вина и настраивал балалайку. Не успела задыхающаяся «бедная» Наташа отплясать, как он выбежал на «сцену» и рванул струны балалайки под аккомпанемент фортепьяно. «Мун шайн брайтли» — успел Миша выкрикнуть перед своим номером. В пассаже, где он обычно сбивался — аккомпаниатор даже шею вытянул, — Миша напряг все мышцы, крякнул и не сделал ошибку. Среди публики, видимо, было не мало тех, кто когда-то посещал «Мишу» и знал этот коронный номер хозяина. Не услышав обычных ляпсусов, зрители горячо приветствовали Мишу. Тот был в восторге и, закончив «Светит месяц», вырвал микро из стойки и запел «Гори-гори!»

— Ваша подруга права, таких русских, как она, редко приходится видеть. — Подошедшая к Славице американка как бы загородила ее от взглядов соотечественников в другом конце зала, что, в общем-то, было на руку скуластой девушке: идти к выебавшему ее югославу не хотелось.

— Моя подруга… она уже и не русская. Она вообще гибрид! Правда, с большим уклоном в американскую сторону. Знаете, как вот выращивают абрикосы с персиками и получаются нектарины.

Американка засмеялась: «Только если принять абрикос за американский фрукт, а персик за русский, ваша подруга получится все-таки больше абрикосом!.. А у вас есть агент? Вы же актриса?» Слава не стала углубляться в тираду «Американское общество и его агенты», сказав, что на данный момент нет.

— Я ничего не обещаю, но, может, вы бы подошли… дайте мне ваш телефон, хорошо вас показать мистеру Брокколи.

Если бы рядом стояла Речел, то на весь зал разнеслось бы ее «Вау! Крайст! Джизус! Вау!», как реакция на упоминание продюсера всех почти джеймс-бондовских фильмов. Но Раечка стояла в окружении югославов, а Славица… Ну, она была уже настолько пьяна, что и не поразилась. Спокойно написала свой телефон — долго и старательно вырисовывая пьяные цифры — на листке бумаги. В микро объявили Теодора Бикеля, который сидел уже на стуле посреди «сцены». Кто-то забирал его костыли, кто-то заботливо нес гитару. А жестикулирующая Раечка, в окружении югославов, тем временем шла к Славице, показывая рукой то на Бикеля, то на себя. Напоминая, видимо, Славе — «Помнишь, я ставила его пластинку?!»