Любовь Психеи и Купидона - [41]

К нему направили двух девушек, одна звалась Миртис, другая — Мегано. Мегано была высока ростом, хорошо сложена и обладала такими прекрасными и пропорциональными чертами лица, что в них нельзя было найти изъяна, вдобавок она отличалась кротким нравом. Несмотря на все это — ум, красоту, сложение, она никого не пленяла: ей не доставало венериных чар, придающих всему этому соль. Миртис, напротив, была сверх меры наделена этим даром. У нее не было такой совершенной красоты, какой обладала Мегано, даже поверхностный критик мог найти у Миртис недостатки. В то же время в каждом уголке ее тела таилась своя особая прелесть, и даже порой не одна, а две, не говоря уже о том, что Венера придавала пленительность всему ее телу в целом. Поэтому царь отдал предпочтение ей, он пожелал, чтобы ее называли Афродизией, как по причине того, что от нее веяло особым очарованием, так и потому, что имя Миртис подобало скорее пастушке или самое большее нимфе, но уж никак не царице.

Придворные, чтобы угодить своему государю, прозвали Мегано Анафродитой. Это ее так опечалило, что она через короткое время умерла. Царь велел с почестями похоронить ее.

Афродизия прожила весьма долго и очень счастливо, нераздельно владея сердцем своего мужа; ей предлагалось много других мужских сердец, но она отвергала их. Так как причиной ее счастья явились Грации, она решила хоть как-то выразить признательность их богине и убедила мужа воздвигнуть Венере храм, сказав ему, что она дала такой обет.

Филохарес одобрил ее намерение и употребил на его осуществление все богатства, какие у него были. Затем на помощь царю пришли его подданные. Рвение их было столь велико, что женщины разрешили продать свои ожерелья и, лишившись их, последовали примеру Родопы[59].

Миртис повезло: она еще при жизни увидела, как исполнилось ее желание. В своем завещании она повелела соорудить ей гробницу как можно ближе к названному храму Венеры. Там да будет погребен ее прах, а история ее пусть будет написана у всех на виду.

Переживший ее Филохарес исполнил волю жены. Од воздвиг для своей супруги мавзолей, достойный ее и его самого, ибо сердца их соединились в одной могиле. Чтобы еще больше прославить память об этом и еще более возвеличить Миртис, сюда перенесли и прах Мегано. Его положили почти в столь же великолепный саркофаг, как и первый, по другую сторону дороги — две гробницы взирают друг на друга. На одной стороне можно видеть Миртис, окруженную амурами, которые укладывают ее тело и голову на подушку. На противоположной стороне — изображение Мегано: она распростерлась, проливая слезы и подложив под голову руку, в той позе, в какой умерла. На бордюре мавзолея, где покоится царица лидийцев, можно прочесть такие слова:

«Здесь покоится Миртис, которая достигла царской власти силой своих чар и получила за них прозвание Афродизии».

Над фасадом храма, выходящим на дорогу, можно прочесть такие слова:

«Вы, пожелавшие посетить этот храм, задержитесь немного и послушайте меня. Из простой пастушки, каткою я родилась, я стала царицей. Мне доставило это благо не столько красота, сколько очарование. Я понравилась, и этого оказалось довольно. Вот это я и хотела вам сказать. Почтите мою могилу пучком цветов, и в награду за это да угодно будет богине Граций, чтобы нравились и вы!»

На бордюре другой гробницы были слова:

«Здесь покоится прах Мегано, которая не сумела завоевать сердце, за которое боролась, хотя и обладала совершенной красотой».

На плите саркофага можно было прочесть:

«Если цари не любили меня, то не потому, что я была недостаточно прекрасна, чтобы заслужить милость богов, но говорят, что я была недостаточно привлекательна. Возможно ли это? Да, это возможно, притом настолько, что мне предпочли мою подругу. И вот я умерла от печали. Прощай, прохожий. Я не удерживаю тебя дольше. Будь более счастлив, чем была я, и не трудись оплакивать мою память. Если я никому не дала радости, то не хочу и никого печалить».

Тут Психея поплакала. «Мегано, — сказала она, — я ничего не понимаю в твоей судьбе. Я согласна с тем, что Миртис исполнена прелести. Но разве мало обладать совершенной красотой, как ты? Прощай, Мегано! Не отвергай моих слез, я привыкла их лить». И она пошла возложить цветы ка могилу Афродизии.

Когда с этой церемонией было покончено, рассвело уже настолько, что легко можно было осмотреть храм. Архитектура его изумляла: в ней было столько же величия, сколько и изящества. Архитектор воспользовался ионическим ордером по причине его изысканности. Сооружение дышало венериными чарами, которые я не в силах описать. Фронтон замечательно дополнял остов здания. На его тимпане в виде горельефа изображено рождение Кифереи. Она сидит в раковине, словно только что искупалась и едва вышла из воды. Одна из Граций распустила ее еще мокрые волосы, другая держит готовые одежды, которые набросит на богиню, как только вытрет ее насухо. Богиня смотрит на сына, который уже грозит вселенной одной из своих стрел. Раковину влекут две сирены, но так как сооружение это массивное, ее немного подталкивает и Зефир. Легионы Игр и Шуток витают в воздухе, ибо Венера родилась со всей своей свитой, вполне взрослая, вполне зрелая, готовая дарить и принимать любовь. Вдали на берегу виднеются жители Пафоса. Они протягивают руки к небу, воздевая их в полном восхищении. Мраморные колонны и антаблемент были белоснежнее алебастра. На фризе красовалась доска черного мрамора с посвятительной надписью: «Богине Граций». Двое полувозлежащих детей на архитраве придерживали свисающий медальон с двумя головами — изображением основателей храма. Вокруг вилась надпись: