Любовь - [15]
До самой смерти Гамильтон имел имидж слегка взбалмошного идола. Но его идеи популяризировали лучшие стилисты и харизматические краснобаи. Для социобиологов и эволюционных психологов он — невидимая звезда и тайный герой. Величайшей заслугой Гамильтона является то, что он объяснил процесс эволюции не непосредственными интересами конкретных животных или растений и не интересами группы, стада или стаи, но сделал это исходя только из положения самих генов. Волшебным словом, придуманным Гамильтоном, стала «общая готовность». Эта общая готовность — результат успешного размножения индивида, включая его деятельность по стимуляции размножения его ближайших кровных родственников.
Если Гамильтон прав, то книгу Дарвина о происхождении видов надо переписать с точки зрения генов, о которых Дарвин, естественно, не знал. Не виды приспосабливаются к окружающей среде, а наша наследственность. Как гену, мне хотелось бы жить в как можно более здоровом организме, чтобы не умереть раньше времени. Самое сокровенное мое желание — как можно чаще и больше размножаться. Ради этого я готов беспрерывно и без устали разыскивать потенциальных половых партнеров. Меня охватывает сильная любовь и привязанность к моим ближайшим родственникам, ибо ясно, что мне отнюдь не безразлична и их наследственность. Если я буду стараться, и мои усилия увенчаются успехом, то я передам другим мою наследственность. Я значимо поучаствую в процессе эволюции, да-да, и мое упрямство даст дополнительный толчок развитию моего рода и моего наследия.
Эта теория, если она соответствует действительности, выпускает эволюционную психологию на оперативный простор, давая ей в руки ключ к пониманию всех — без изъятия и исключения — аспектов человеческого поведения. Она без труда вскрывает тугой замок на пути к нашим половым влечениям, психологическим свойствам и характерологическим особенностям. «Суждение об отборе с точки зрения гена придает новый импульс эволюционной биологии, — ликует американский эволюционный биолог Дэвид Басс, — ибо теория общей готовности оказывает сильнейшее влияние на наше понимание семейной психологии, альтруизма, взаимопомощи, организации групп и даже природы агрессии… С полным правом ее можно считать всеобъемлющей теорией эволюционной биологии» (18).
Хочется остудить этот пыл простым вопросом: собственно говоря, как именно гены все это делают? Дело в том, что ген — в этом нет никакого сомнения — не способен думать. У них нет интересов, взглядов, целей и планов. Они не могут нюхать, пробовать на вкус, чувствовать и видеть. У них, наконец, нет мозга. Откуда берется это сверхъестественное могущество генов, если, как выясняется при внимательном изучении, они вообще практически ни на что не способны? Насколько научны все вышеприведенные высказывания? Может быть, Гамильтон всего-навсего современный мистик? Проповедник божественного гена, всемогущего и всеведущего — хотя и не имеющего никаких высоких целей, за исключением стремления к вечному существованию?
Мистика гена
Человеком, как никто другой, способствовавшим триумфу теории Гамильтона, стал уже упоминавшийся мною Ричард Доукинс. Он родился в Найроби, в Кении, в 1941 году и, как Гамильтон, был дитя войны. Его отец служил в Британской армии, и только в 1949 году вернулся из Африки в Англию. Доукинс учился в Оксфорде и в 1966 году защитил докторскую диссертацию по зоологии. Когда Га-мильтон опубликовал свою теорию, Доукинс был помощником профессора в Калифорнийском университете в Беркли, главном очаге студенческих волнений в США. Кампус Беркли был неиссякаемым источником новых общественных идей и социальных утопий. Но здесь же группировались и их консервативные противники. Тем, кто утверждал, что не биология, а общество делает человека человеком, возражал Майкл Газелин, выступивший с идеей, которую он вскоре назвал «эволюционной психологией».
Студенческие волнения улеглись, а Доукинс вернулся в Оксфорд, убежденный в том, что наступил решающий перелом в биологии и психологии. Мечты о профессорской должности, естественно, развеялись как дым. В течение 25 лет он занимал скромную должность доцента в Нью-Колледже, хотя за это время успел приобрести мировую известность. Его книга «Эгоистический ген», в которой Доукинс популяризировал теорию Гамильтона, представив ее как всеобъемлющую теорию культуры, стала мировым бестселлером, за которым последовали и другие, не менее успешные книги. Ученый мир, правда, отнесся к ним скептически, так как сам Доукинс не подкреплял свои утверждения конкретными исследованиями и не утруждал себя доказательствами. С момента защиты докторской диссертации Доукинс действительно не написал ни одной научной работы. В 1995 году американский миллиардер венгерского происхождения Чарльз Шимоньи предложил Доукинсу кафедру распространения естественнонаучных знаний в Оксфордском музее естественной истории.
Во многом Доукинс был полной противоположностью своему духовному наставнику Гамильтону: обаятельный оратор, хороший стилист и увлекающий учеников учитель. Но в своих основах позиции Гамильтона и Доу-кинса совпадали. Также, как Гамильтон, Доукинс объяснял историю эволюции исходя из учения о генах. Занимательно и красноречиво он описывает организмы человека и животных как «машины для выживания генов». Организм есть не что иное, как приспособление, созданное генами для своего перехода к следующему поколению. Как говорит сам Доукинс: «Что такое эгоистичный ген?., если мы позволим себе говорить о генах как об индивидуальностях, преследующих осознанные цели — при этом мы должны тщательно позаботиться, если захотим, о том, чтобы корректно выразить нужную мысль нашим неряшливым человеческим языком, — то правомочно будет поставить следующий вопрос:
Наша экономическая система, наш образ жизни, наше представление о людях: Основы нашего общества находятся в кризисе, бывшая определенность пропала. Р.Д. Прехт — о неуверенности немцев и их новом интересе к философии.
Верно ли, что речь, обращенная к другому – рассказ о себе, исповедь, обещание и прощение, – может преобразить человека? Как и когда из безличных социальных и смысловых структур возникает субъект, способный взять на себя ответственность? Можно ли представить себе радикальную трансформацию субъекта не только перед лицом другого человека, но и перед лицом искусства или в работе философа? Книга А. В. Ямпольской «Искусство феноменологии» приглашает читателей к диалогу с мыслителями, художниками и поэтами – Деррида, Кандинским, Арендт, Шкловским, Рикером, Данте – и конечно же с Эдмундом Гуссерлем.
В этой книге, отличающейся прямотой и ясностью изложения, рассматривается применение уголовного права для обеспечения соблюдения моральных норм, в особенности в сфере сексуальной морали. Эта тема вызывает интерес правоведов и философов права с публикации доклада комиссии Вулфендена в 1957 г. Настоящая книга представляет собой полемику с британскими правоведами Джеймсом Фитцджеймсом Стивеном и Патриком Девлином, выступившими с критикой тезиса Джона Стюарта Милля, что «единственная цель, ради которой сила может быть правомерно применена к любому члену цивилизованного общества против его воли, – это предотвращение вреда другим».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Что такое правило, если оно как будто без остатка сливается с жизнью? И чем является человеческая жизнь, если в каждом ее жесте, в каждом слове, в каждом молчании она не может быть отличенной от правила? Именно на эти вопросы новая книга Агамбена стремится дать ответ с помощью увлеченного перепрочтения того захватывающего и бездонного феномена, который представляет собой западное монашество от Пахомия до Святого Франциска. Хотя книга детально реконструирует жизнь монахов с ее навязчивым вниманием к отсчитыванию времени и к правилу, к аскетическим техникам и литургии, тезис Агамбена тем не менее состоит в том, что подлинная новизна монашества не в смешении жизни и нормы, но в открытии нового измерения, в котором, возможно, впервые «жизнь» как таковая утверждается в своей автономии, а притязание на «высочайшую бедность» и «пользование» бросает праву вызов, с каковым нашему времени еще придется встретиться лицом к лицу.В формате a4.pdf сохранен издательский макет.
К концу второго десятилетия XXI века мир меняется как никогда стремительно: ещё вчера человечество восхищалось открывающимися перед ним возможностями цифровой эпохи но уже сегодня государства принимают законы о «суверенных интернетах», социальные сети становятся площадками «новой цензуры», а смартфоны превращаются в инструменты глобальной слежки. Как же так вышло, как к этому относиться и что нас ждёт впереди? Поискам ответов именно на эти предельно актуальные вопросы посвящена данная книга. Беря за основу диалектические методы классического марксизма и отталкиваясь от обстоятельств сегодняшнего дня, Виталий Мальцев выстраивает логическую картину будущего, последовательно добавляя в её видение всё новые факты и нюансы, а также представляет широкий спектр современных исследований и представлений о возможных вариантах развития событий с различных политических позиций.
Автор пишет письмо-предвидение себе 75-летнему... Афористичная циничная лирика. Плюс несколько новых философских цитат, отдельным параграфом.«...Предают друзья, в ста случаях из ста. Враги не запрограммированы на предательство, потому что они — враги» (с).