Любовь последняя... - [38]

Но Бурлаков добился разрешения похоронить своих земляков в такой же «смертной сряде», как и убитых заводских рабочих.

Вдвоем с Колчаном сбили из наспех поструганных тесин гробы, выкопали глубокие могилы.

Труднее оказалось сообщить о смерти ребят родителям.

Андрейка долго грыз в задумчивости карандаш, размышляя, как же о таком написать. Он не забыл слова бывалого Депутатова, что с фронта всем родителям сообщают о погибших сынах «пал смертью храбрых», если даже засыпало кого в окопе сонным. Но ведь то с фронта, а они погибли на рытье противотанкового рва, не имея в руках боевого оружия, не сделав ни единого выстрела.

Смущало его и то, что письмо это потом непременно будет читаться многими односельчанами, быть может, вслух в сельсовете. И потому очень не хотелось Бурлакову упоминать тут про эту самую… землеройную работу.

Однако вспомнив, как отзывался об убитых Кораблев, как высоко вообще ценил он стойкость и мужество павших под пулеметным огнем и бомбежками заводских рабочих и работниц — Андрейка, уже не колеблясь, приписал:

«Алексей Зимин и Дмитрий Акимов геройски погибли на важных оборонных работах! — И, еще подумав, добавил: — Сложили свои головы, спасая бок о бок с презирающими опасность безоружными рабочими оборонную технику и станки, на которых куется оружие! А оружие и хлеб сейчас — это Победа! Потому, что с голыми руками или, к примеру, с чистиком и гаечным ключом даже и одного вооруженного до зубов фрица не свалишь. Но всем нам еще предстоит остановить злобного врага, и, повернув его вспять, беспощадно гнать и громить всю гитлеровскую армию! И окончательно добить напавших фашистов в их же логове!!»

«Вот теперь пусть хоть и в сельсовете читают», — подумал он.

18

Эшелон под начальством Холодова продвигался в пути очень медленно. В первый день он не столько двигался, сколько ждал.

Еще недавно Бурлакову казалось, стоит поживее произвести демонтаж, порискованнее — не чересчур отсиживаясь в щелях — завершить отгрузку, и оборудование — на востоке!

Оказалось, что поездка с такими же ценными эвакуационными грузами — с техническим оборудованием, станками, зерном, сельскохозяйственными машинами — шли на восток один за другим; с тормозной площадки в хвоста идущего эшелона почти всегда был виден дымивший по пятам паровоз следующего.

Так же спешно эвакуировались другие промышленные предприятия, элеваторы, шахты, МТС, склады.

Грузопоток был так велик, а особый военный график так решительно пропускал в первую очередь встречные поезда с войсками и воинскими грузами, что уж никто не удивлялся частым остановкам и долгим ожиданиям.

Эшелон Холодова и на второй день продвигался в пути очень медленно. На некоторых перегонах пешеход мог быстрее добраться до ближайшей станции, чем люди, сопровождавшие эшелон. Тогда их обгоняли бредущие по обочинам беженцы. Молча шагали с узлами и палками притомившиеся деды. Плакали, ругались женщины, волочившие санки с закутанными ребятишками, с трудом катившие оледенелые самодельные тележки с домашним скарбом. Иные, обессилев, останавливались на отдых табором: сообща, сложив из камней примитивный очажок, варили пищу, грелись у костров.

Порой по тянувшейся возле насыпи грунтовой дороге проходила в том же направлении воинская часть со своими забрызганными подмерзшей грязью, продымленными обозами, помятыми полевыми кухнями, опаленными в боях танками с развороченными башнями…

А навстречу этому потоку мчались на запад скоростные литерные поезда с войсками и военной техникой. Эшелоны с солдатами перемежались с составами зачехленных орудий, самолетов, танков, полевых кухонь, ящиков с боеприпасами и другим воинским снаряжением.

На заводе Бурлаков сто раз слышал, что главное — миновать две-три большие станции, которые нередко подвергаются налетам и днем и ночью. Теперь он знал, что эшелоны бомбят и в пути. По обеим сторонам насыпи то в одном, то в другом месте еще валялись неубранные остовы разбитых и обгорелых вагонов. Лежали на боках и спинах, страшные в своей мертвой бесполезности, поверженные под откос паровозы. Бурлаков, еще не добравшись до крупных железнодорожных узлов, понимал, как важно миновать и забитый составами беспомощный полустанок или разъезд. На узловой хоть есть надежда, что стервятников отгонит удачный зенитный огонь. А чем от них спасешься, если они налетят в пути или на степном разъезде?

Именно на таких уязвимых глухих станциях, полустанках и разъездах по многу раз в день томились люди Холодова. И на второй день эшелон больше ждал в сторонке, чем продвигался вперед: строгий военный график опять то и дело переключался на полное использование двухпутки. И тогда можно было видеть необычную тревожную картину: уже по обеим стальным колеям мчались на запад скоростные воинские эшелоны, внеочередные литерные поезда с военными людьми и боевой техникой.

Несмотря на частые и затяжные остановки, Холодов запретил любые отлучки. Питались лишь тем, что везли.

Теперь Бурлаков оценил дальновидность штаба эвакуации завода, зарезервировавшего немного продуктов для эшелонов с рабочими и их семьями.

Правда, такой неофициальный паек становился скуднее, холодовцам выдали всего-навсего по мешку картофеля на троих. Но в группе Бурлакова (одиннадцатый, двенадцатый, тринадцатый вагоны) с одной подмерзшей буханочкой хлеба был только он. Местные оказались с кое-какими домашними запасами. Бузун погрузила целых два мешка сахарной свеклы. Сергей Коломейцев — почти полпуда плохо вызревшего гороха.