Любовь последняя... - [25]

Он уже видел полузасыпанные бомбежкой щели деревообделочного цеха, которые с непонятной суеверной осторожностью никто не решился восстановить; уже пощупал своими руками срезанный фугаской угол промкорпуса, под которым, говорят, находилось самое большое на заводе бомбоубежище.

13

С заводских подъездных путей уходило в сутки по несколько эшелонов. От зарядивших погрузочных авралов не освобождался ни один участок, кроме пока еще действующей электростанции.

Грузили и днем, и ночью, всегда с неизбежным риском, нередко с бо́льшими жертвами, нежели в цехах.

Очередная ночная погрузка, не миновавшая бригаду Коломейцева, едва не кончилась трагически для Андрейки.

Железная дорога вдруг подала вместо товарных вагонов балластные платформы. Фронт неумолимо приближался и отказываться от них было бы безумием. Но неугомонный Ковшов сумел добиться от штаба по эвакуации распоряжения прикрыть дорогостоящее оборудование от непогоды — «всем, чем только возможно!» И потому из заводских складов и кладовых демонтажники тащили прямо к путям рубероид и пергамин. Над каждой груженой платформой спешно сооружалась своего рода мягкая крыша. Задержку это, разумеется, вызывало немалую.

Эшелон был смешанный. Помимо двадцати платформ, в нем были четыре вагона-теплушки для матерей с маленькими детьми.

Половину платформ погрузили нормально: при полной темноте, присвечивая лишь электрофонариками с засиненными стеклами.

Небо было в сплошной наволоче туч.

Управились погрузиться и в теплушки. Для женщин и детей открыли северные ворота — совсем рядом с подъездными путями. В темноте долго проходили мимо работающих те, кто сегодня покидал заводской поселок. Матери несли детей на плечах, вели спотыкающихся малышей за руки. Рядом шли провожающие, до отказа навьюченные ребячьими постелями, узлами, позвякивающими кастрюлями и чайниками.

Но скоро ветер разогнал тучи и на небе выплыла яркая луна. Тревожно поглядывая на очищающийся горизонт, нервничал начальник эшелона; рабочие заторопились еще больше. Погода явно становилась летной.

— При таком фонаре выйдет эта погрузочка боком! — раздался с вагона ворчливый голос Горнова.

— Да ты хоть не каркай! — сказал Пронькин.

— Я не ворон, — сердился Горнов. — Еще числишься комсомольцем… Словно не знаешь: сейчас завод с самолета — как на ладошке!

— Ты летал?

— Не летал. А вон на той шестидесятиметровой водонапорной башне слесарил и, что такое вышина, знаю. Да ты, умник, взгляни на него сейчас хоть с вагона!

— Сто раз смотрел, — отрезал Пронькин.

Андрейка внимательно огляделся по сторонам. Старый рабочий говорил правду: все было, как на ладони. Большие заводские корпуса и днем не прятались. Раскрашенные защитными пятнами и полосами они все равно имели внушительный вид. Но лунный свет выделял их резче, делал громаднее. Плотно «задраенные» изнутри окна цехов, забрызганные снаружи побелкой, местами теперь — омытые дождями и обитые ветром — тревожно поблескивали стеклом. Ориентирами торчали высоченные заводские трубы и подпиравшая само небо водонапорная башня…

Горнов хоть и ворчал, что он не ворон, а все же накаркал. Раздался тревожный сигнал сирены, и ее пронзительный надсадный вой басово подхватил заводской гудок. Разноголосый дуэт, от которого мороз бежал по коже, длился никак не меньше двух-трех минут, показавшихся Бурлакову целой вечностью.

А когда наконец он смолк, было слышно, как кричат и плачут в теплушках перепуганные дети, и гулко топают сапогами рабочие, стремглав мчась из поселка в отряды ПВО.

К головным вагонам-теплушкам уже бежали запыхавшиеся Кораблев, парторг Порошин и опередивший их высокий военный. Он кричал и распоряжался прямо на ходу. Не успели еще коломейцы снять погрузочные тросы и тали, как лязгнули буфера отцепленных платформ. Паровоз, будто обрадовавшись, коротко взревел и, выбрасывая ватные клубы дыма, с грохотом покатил вместе с теплушками.

На тормозной площадке заднего вагона стоял начальник эшелона и, сложив ладони рупором, кричал, что скоро вернется.

Семьдесят три человека разом вздохнули с облегчением.

— Кто вон тот, высокий, в военной форме? — не утерпев, спросил Андрейка у Коломейцева.

— Тренин. Начальник нашего штаба ПВО.

Все трое подошли и поздоровались с бригадой.

— Почему вы, товарищи, не в укрытиях? — спросил Кораблев.

— По тем же соображениям, Юрий Михайлович, что и вы, — за всех ответил бригадир.

Рабочие засмеялись. Кораблев поглядел на них и невольно улыбнулся.

— Нам во время тревоги и положено быть на территории завода, — охотно пояснил Тренин. — Устава ПВО мы не нарушаем!

— А можно, товарищи начальники, с вопросом к вам обратиться? — вдруг спросил Горнов.

Коломейцев с опаской покосился на выступившего вперед карусельщика.

— Пожалуйста, — сказал Порошин.

— Вот мы все грузим и грузим оборудование, — покашляв, издали начал карусельщик. — А не время и самим нам в теплушки погружаться? Не оказаться бы и нашей бригаде, ненароком, в окружении? Попадем, как кур во щип, в этот самый фрицевский «котел»!!

Кораблев, точно прося слова, поднял руку.

— Вперед я отвечу, — тронув его за плечо, сказал Порошин. — Буду, товарищи, говорить коротко, потому что общая тяжелая обстановка на фронтах вам известна из сводок… Но сейчас условия для полной эвакуации завода даже лучше, чем были, скажем, вчера и позавчера: именно в этом районе наши войска закрепились и не только остановили немцев, но и заметно их потеснили. А насчет дальнейшего порядка с эшелонами скажет главный инженер: он сейчас замещает начальника штаба эвакуации завода.