Любовь поры кровавых дождей - [43]

— Нет, — овладев собой, успокоил я ее. — Нет, ничего. — И зашагал в указанном направлении.

Старуха брела следом за мной и продолжала наставлять:

— На двери написано «Бакунин». Это ее тетки фамилия, отцовой сестры Марии Федоровны, тетушка-то за Вуколом Бакуниным жила. Бедняга Вукол с месяц, как помер. Эх, какой человек был — золото! Чистое золото! Лиду как дочь родную любил… смотрел за ней, пока мог… А тетушка-то… эх, да что говорить, поди, милый, поди, все сам узнаешь…

Я вошел в подъезд. Стены с обвалившейся штукатуркой и толстый слой грязи на ступеньках говорили о том, что сейчас не до уборки. Я мог только догадываться, что лестница, по которой поднимаюсь, не черная, каменная, а из белого мрамора.

Одним духом взбежал я на пятый этаж и остановился перед внушительной дверью.

На двери красовалась белая эмалевая табличка. На табличке стилизованными под древнерусские буквами было выведено: «Вукол Силантьевич Бакунин». В удручающей грязи и запустении подъезда эта белая табличка показалась мне особенно чистой, я долго не мог отвести от нее глаз.

После короткого колебания протянул руку к электрическому звонку, но вовремя вспомнил, что Ленинград давно уже лишен электроэнергии, и хотел было стучать кулаками, но и этого сделать не осмелился. Наконец кое-как я преодолел свою робость и тихонько постучал.

За дверью не раздалось ни звука.

Переждав немного, я снова постучал, потом еще и много раз еще, но ко мне не доносилось и шороха. Тогда я стал стучать кулаком.

Прислушавшись и опять ничего не услышав, я забарабанил снова. И снова за дверью — тишина.

В отчаянии я заколотил кулаками по безмолвной дубовой двери, а потом, повернувшись спиной, начал бить ногами. Мысли, одна другой ужаснее, завертелись у меня в голове, и я с яростью отгонял их, как жалящих оводов.

Вдруг мой обостренный слух уловил слабый, едва различимый шум. Мне показалось, будто где-то в глубине квартиры отворилась дверь, затем вторая поближе, и вот к дверям, под которыми я стоял с колотящимся сердцем, кто-то приблизился медленными нечеткими шаркающими шагами.

— Кто там? — раздался слабый, бессильный и безжизненный голос. Никаких эмоций не выразилось в этом незнакомом для меня голосе.

— Мне надо видеть Лиду Каверину…

— Кто там? — повторили таким угасшим голосом, в котором по-прежнему не прозвучало никакого интереса, никакой надежды, ничего живого. Такой голос бывает лишь у глубоких стариков, чьи дни сочтены и которые говорят лишь в крайней нужде. Ведь старцы ничего уже не желают, ничего не ждут, ни о чем не скорбят, ни о чем не печалятся…

«Наверное, это ее старая тетка, о которой говорила та женщина», — подумал я и, чтобы слова мои звучали отчетливей, приблизил губы к замочной скважине и крикнул:

— Я друг Лиды, приехал ее повидать, откройте, я все вам объясню.

— Кто это? — В интонации слабого голоса на этот раз я уловил едва заметный интерес.

— Я друг Лиды, бога ради, отоприте мне, — взмолился я и, стремясь заручиться доверием старухи, крикнул: — Вы, верно, тетка Лиды?

За дверью опять все погрузилось в тишину. Женщина долго молчала, я даже подумал, она пошла за Лидой, но нет — шагов не слышно, она стояла там же.

— А вы кто будете? — по-прежнему тихо, но уже с несомненной заинтересованностью спросила наконец она.

Я назвал себя, стараясь как можно разборчивее выговорить имя и фамилию. «Если про меня знал Балашов, может быть, и она краем уха слышала…» — обнадежил я себя.

И опять наступило молчание, на этот раз более длительное.

Я, конечно, долго не выдержал:

— Будьте добры, отворите, у меня дело к Лиде. — И, чтобы как-то ее заинтересовать, добавил: — Я и с вами хотел бы переговорить…

— Говорите оттуда, если вам есть что сказать, — еле различил я очень тихие, глухие слова.

— Отсюда?.. Но я не могу так…

— Зачем вам Лида?

Ах, эти тетушки, такие дотошные, во все они должны сунуть свой нос, все им надо знать! И, чтобы не выдать своей досады, я заговорил как можно проникновеннее:

— Видите ли, я приехал издалека, с Волховского фронта, я ее старинный знакомый… мне необходимо повидаться с ней…

— Но для чего? — уже настойчивее спросили из-за двери.

— Как то есть для чего?! — потерял я терпение. — Я столько времени вас упрашиваю, а вы никак не хотите внять моим мольбам и повторяете одно и то же!

Я готов был сказать еще что-то, но сдержался, испугавшись, что старушка может разгневаться и вовсе отойти от дверей. Но она не рассердилась, а продолжала свои расспросы:

— Откуда вы узнали, что Лида живет… — у нее осекся голос, она передохнула… — что Лида живет здесь, у меня?

— Мне сообщил это ее бывший супруг.

— Кто?

— Аркадий Балашов.

— Он обманул вас! — с неожиданной поспешностью ответила она.

— Как это обманул?!

— Очень просто: Лида уехала…

— Куда?! Куда она уехала? — вскричал я и приник к двери. С ответом медлили. Наконец, когда я уже изнемог от нетерпения, раздался едва слышный погасший голос:

— Лида уехала в Кронштадт…

— Какой ужас! — вырвалось у меня, ведь я знал, что легче мне было попасть на Северный полюс, чем в Кронштадт. — Но вы хотя бы знаете ее адрес?

— Она не оставляла адреса, — чуть слышно прошелестел ответ.