Любовь поры кровавых дождей - [242]

Мне до смерти не хотелось покидать Малинину. Меня неодолимо влекло к дежурке, но я призвал всю волю и быстрым шагом направился к штабу. Я не шел, а бежал, стремясь как можно скорее уйти от соблазна. Я шел, но перед моими глазами все время маячила женщина в черной креповой юбке и темно-сером пиджаке, с прекрасными волосами, туго перевязанными на затылке в «хвост» и с такими бездонными, с такими волнующими глазами, что с того самого мгновения, как увидел эти глаза, я потерял покой…

В течение следующего дня, пожалуй, не было минуты, когда бы я не думал о ней. Она непрестанно стояла передо мной и будоражила мое воображение. Мне страстно хотелось увидеть ее, но я противился своему желанию, пытался его обуздать.

На второй после нашей встречи день утром предназначенный нам эшелон действительно прибыл в Пупышево, и все полковое начальство, в том числе и я, поспешило на станцию.

Наши подразделения уже суетились возле эшелона: сгружали из вагонов на перрон оружие, различное вооружение, огромные ящики, тюки, снаряжение.

Разгрузкой руководил майор Вяткин. Он гоголем расхаживал взад и вперед по платформе и громче, чем следовало, выкрикивал всевозможные распоряжения. У него был такой вид, словно он руководит не разгрузкой эшелона, а командует самой важной, самой решающей операцией по разгрому немцев.

Малинина тоже находилась на станции. В тот день выпало ее дежурство. Она казалась задумчивей и суровей обычного, но работала спокойно, четко и очень умело руководила подгонкой вагонов к эстакаде.

Я сразу заметил, с каким знанием дела верховодила эта красивая женщина и как незаметно подчиняла своей воле всех нас. Она так твердо указывала, какой вагон с какой стороны следовало подогнать к эстакаде, что никто не осмелился бы ей прекословить.

В отличие от Вяткина Малинина не увлекалась командами и распоряжениями, не суетилась напоказ, зато из ее поля зрения ничего не ускользало, и фактически весь процесс разгрузки протекал всецело по ее указаниям.

За красивой дежурной по станции хвостом ходили несколько наших командиров и о чем-то громко спорили.

Малинина же будто не слышала их голосов. Время от времени она что-то негромко говорила технику-смотрителю, и в ответ на это маневровый паровозик, специально присланный с узловой станции, подцеплял то один вагон, то другой и тащил их к бетонной эстакаде.

Дело осложнялось тем, что разгрузочная эстакада была очень короткой, и с каждой стороны можно было разгружать одновременно лишь два вагона.

Бойцы штабной роты сгружали из закрытых вагонов громоздкие ящики, а батарейные расчеты хлопотали на открытых платформах. Они снимали крепления с пушечных лафетов, чтобы можно было перекатить их на эстакаду.

Завидев меня, командиры, окружавшие Малинину, «вспомнили» свои дела и рассыпались кто куда.

Удивленная их неожиданным исчезновением, Малинина осталась в одиночестве. Она, по-видимому, смекнула, в чем дело, и, когда я проходил мимо нее, внимательно меня оглядела.

Мне очень хотелось остановиться, заговорить с ней, сказать ей что-нибудь теплое, заглянуть еще раз в глаза, по которым так истосковался, но и сейчас я подавил свое желание и так прошел мимо нее, словно у меня не колотилось сердце в груди и вроде я даже в мыслях не имел остановиться и заговорить с ней.

Перед зданием станции Вяткин, отчаянно размахивая руками, на высоких нотах втолковывал что-то командиру одной из батарей. По уставу, Вяткин должен был доложить мне о ходе работ по разгрузке, но, заметив мое появление, тотчас сделал вид, будто не видит меня, помчался к вагонам, стоявшим в начале станции, и скрылся за ними.

Нетрудно было догадаться, что он не захотел в присутствии Малининой отрапортовать мне. Тщеславие не позволило ему этого.

Тогда я тоже направился туда, куда он. Я решил осмотреть эшелон и с другой стороны.

В начале эшелона стоял Вяткин и что-то кричал бойцам. Иначе он не мог: обязательно должен был указывать повышенным голосом, а замеченного в каком-нибудь проступке бойца (пусть даже при пустяковом нарушении) должен был расчихвостить при всех самым строгим образом.

Увидев меня, он, точно только сейчас меня заметил, поспешил навстречу и отдал рапорт.

И на этот раз я без труда его понял: здесь мы находились под прикрытием вагонов, и Малинина не могла видеть унижения бывшего штабного офицера…

Мы обошли разгружаемые вагоны с обеих сторон и вернулись на перрон.

Вяткин счел свою организаторскую деятельность законченной, зашагал рядом со мной и более уж никуда не отлучался.

Разгрузка велась полным ходом. Все делалось четко, своевременно и не требовало нашего вмешательства.

Между тем мы с Вяткиным приблизились к Малининой.

— Нина Сергеевна, разрешите вам представить майора Хведурели, начальника штаба нашего полка.

Я взял под козырек и остановился неподалеку.

Малинина чуть склонила голову, но ничего не сказала в ответ. Лицо ее оставалось холодным и безразличным. Она стояла так, словно всей своей позой хотела сказать: «Меня не интересует никто и ничто, кроме дела, а уж тем более — мужчины, которых я ненавижу из-за их неприкрытого инстинкта самцов…»

— Майор Хведурели, как всякий артиллерист, большой поклонник женщин и в особенности красивых… — продолжал Вяткин, обнажая в улыбке свои белые ровные, один к одному, зубы.