Любовь поры кровавых дождей - [2]

Секунда — и мы уже обнимали друг друга.

— Представьте, за все время, как был создан Волховский фронт, я не встретил ни одного земляка, вы первый! Кажется, я и говорить-то по-грузински разучился, — шутливо пожаловался он и легко опустился на землю. — Садись, садись, да поскорее рассказывай, кто ты такой есть, откуда, из каких краев, где служишь!..

Не прошло и нескольких минут, как мы довольно много знали друг о друге.

Оба мы оказались уроженцами не только одного города, но и одного района — Верэ, все детство и отрочество провели бок о бок, только никогда не встречались.

Я жил на улице, параллельной Белинского, называвшейся тогда улицей Святополка-Мирского, затемненной зелеными кронами огромных старых лип, а он — на Гунибской, нынешней Барнова.

Мы оба хорошо помнили Тифлис тех времен: и торчащую на Гунибской улице красную кирпичную водокачку, за которой находилось поле с вечно выгоревшей от солнца травой, где мы оба, оказывается, гоняли мяч и играли с товарищами в разные игры: чехарду, лахти, «осла». Одно время он даже учился в нашей школе, известной своими добрыми традициями, — 25-й…

Биография Хведурели ничем особым не отличалась от биографии его ровесников. Восемнадцати лет он поступил на строительный факультет индустриального института. Увлекся футболом, даже входил в состав сборной института. Когда началась война с белофиннами, неожиданно для всех бросил институт и поступил курсантом в ТАУ, Тбилисское артиллерийское училище, где его отец, бывший офицер царской армии, одним из первых перешедший на сторону революции, вел курс артиллерии. В тридцать девятом году, когда его сверстники заканчивали институт, Хведурели уже воевал на финском фронте. Получив ранение, он вскоре был демобилизован, вернулся в родной город и продолжил прерванную учебу в своем институте.

Но в первые же дни Отечественной войны Георгий Хведурели вновь был призван в армию и сразу же направлен на фронт командиром батареи. Был он тогда старшим лейтенантом. К концу сорок первого года на Ленинградском фронте ему присвоили капитана, а осенью сорок второго, на Волховском фронте, стал уже майором.

О чем только мы с ним не вспомнили в тот памятный день нашей первой встречи!..

Прежде всего, конечно, наш родной город, вечно шумный и оживленный Тбилиси; наш район, самый уютный и зеленый район города — Верэ; многолюдную, взбирающуюся на гору святого Давида улицу Белинского с ее когда-то знаменитыми на весь город частными бакалейными и кондитерскими магазинами, которые, между прочим, просуществовали до начала тридцатых годов; биржу фаэтонов и седых кучеров с огромными бородами, в красных кушаках; коньячный завод Сараджишвили; хашную на углу, в начале улицы; прохладный погребок кахетинских вин Читошвили; старое полузаброшенное Верийское кладбище, где когда-то любил бродить великий грузинский поэт Николоз Бараташвили и где мы играли в разбойников; Верийский рынок с его оглушительным гомоном и людской толчеей; студенческую столовую у входа на рынок, горы арбузов и дынь в соседнем Вашлованском переулке; духанчики на Цхнетской, затуманенные паром горячих хинкали…

Память у нас была отличная и мы наперебой вспоминали, как выглядел каждый двор, каждый дом времен нашего детства на Головинском и Михайловском проспектах, на Коргановской и Казбегской, на Кобийской и Вардисубанской, Матиновской и Удельной, Млетской и Цилканской, Пасанаурской и Московской, Ананурской и Ольгинской улицах. У нас оказалось множество общих знакомых. Все это так нас вдруг сблизило, что нам стало казаться, будто мы с малых лет были неразлучными друзьями.

Приветливый и простой в обращении, Хведурели был в то же время человеком сдержанным и уравновешенным, с сильно развитым чувством такта и собственного достоинства. Иной раз он казался мне холодным, вероятно потому, что обладал редкой выдержкой, которая обычно свойственна натурам волевым, наделенным большой внутренней силой, уверенным в своих возможностях.

Некоторая холодность была в нем малозаметна благодаря исключительной обходительности и безукоризненной вежливости. Словом, это был человек из интеллигентной семьи, мужественный, энергичный, душевный и образованный. В нем угадывался незаурядный талант, но каков был этот талант, я тогда еще не знал.

Радостным для нас оказалось и то, что мы оба происходили из Карталинии[1], мои родители — из села Карели, его — из соседнего Хведурети. Ребятишками мы взбирались на огромную башню Карельской крепости, откуда как на ладони виднелась почти вся Средняя Карталиния; прыгая на одной ножке, обходили купол знаменитого Кинцвисского храма, по веревке спускались в огромный квеври[2] исторической крепости Зазы Панаскертэли-Цицишвили, боролись в ограде древней Црдомской церкви, пасли коров на выгоне возле Самцвериси, бывали на традиционном празднике святой девы Марии в Урбниси, рыбачили на реке Дзама, а красивейшее Мдзовретское ущелье и Царицыно поле исходили вдоль и поперек.

Разве всего этого было недостаточно, чтобы считать себя друзьями?!

Когда наконец мы выплыли из моря воспоминаний и вернулись к действительности, оказалось, что прошло довольно много времени.