Любовь под дождем - [7]

Абду готовил кальян для устаза Хигази самым тщательным образом. Он умел это делать, и у него был свой секрет. Абду не сомневался, что получит хорошие чаевые, но не думал об этом. Старый официант гордился своим умением, а уж для такого клиента был рад и постараться. Он знал, что Хусни Хигази влекут сюда воспоминания детства. Он ведь родился на улице Шейх-Камр, в одном из соседних домов. В свои пятьдесят лет Хигази отличался завидным здоровьем и моложавостью. В его волосах еще даже не пробивалась седина.

Хигази и правда с большим удовольствием приезжал в это тихое кафе, подолгу там засиживаясь за кальяном и беседой с приятелями. Разговор, как правило, начинался с обмена новостями о положении на фронте. Они делились друг с другом прогнозами на ближайшее и более отдаленное будущее, вспоминали Ибрагима, сына Абду, и толковали о призванных в армию обитателях переулка Хилла, где жил Ашмави. Хигази видел в Ашмави типичного представителя трудового народа — единственной силы, которая может добиться победы. Задумываясь над тем, почему простые люди не страшатся последствий войны, Хигази объяснял это их высоким чувством собственного достоинства и отсутствием своекорыстных побуждений. Он считал также, что наибольшие тяготы всегда выпадают на долю наиболее честных и преданных своей стране граждан.

Ашмави уже почти вычистил ботинки устаза. Доверительно наклонившись к Хигази, Абду сказал:

— К моей дочери Алият сватается один ее знакомый.

— Поздравляю! — сказал устаз с неподдельной теплотой.

Внимание Хигази тронуло старика, и он продолжил разговор:

— Дело, конечно, хорошее, но жених еще нигде не служит. — В голосе его зазвучало беспокойство.

— Нынешняя молодежь привыкла торопиться.

— Я ведь всю семью один кормлю. Вот дал образование сыну, а его в армию забрали.

— Твоя дочь — умница. Она найдет свое счастье. А кто жених?

— Отец его такой же труженик, как и я. Писарь в торговой конторе.

— А почему жених не в армии?

— Освобожден как единственный сын. Только вот поговаривают, что он привык кружить головы девушкам, — пожаловался Абду. — Совсем недавно он ухаживал за подружкой моей Алият.

Хигази глубоко затянулся. Добрый человек Абду, подумал он, да только все больше мечтает, а жизнь сложна и тяжела. И больно его бьет. Нравы у нас не слишком строги, верности никто не требует. Вслух же он сказал:

— Есть практичные девушки, которые ищут богатых женихов. Обеспеченная жизнь — вот их идеал.

Официант замотал головой.

— Ну конечно, твоя дочь не из таких… — поспешил успокоить его Хигази.

— Упаси бог!

— Да будет так! — шутливо заключил устаз.

Но старый официант был задет за живое и продолжал говорить, все больше воодушевляясь:

— Алият — девушка, каких мало: еще студенткой зарабатывала, что-то там переводила. Старалась одеться получше, чтоб не было стыдно перед подругами. Моих-то ведь денег и на самое необходимое еле хватает, где уж тут тратиться на наряды. Да и скопила она немного.

— Алият и вправду умная девушка!

— Только надолго ли ей хватит этих сбережений?

— Верно, верно! Жизнь с каждым днем дорожает.

— А она и думать об этом не хочет.

— Ничего. Нынешняя молодежь способна постоять за себя. Они сумеют устроиться в жизни как следует.

Хигази представил свою роскошную квартиру на улице Шериф. Да, одни живут в реальном, уже устроенном мире, а другие тешат себя несбыточными мечтами.

— А ты, благороднейший, еще не надумал жениться? — спросил официант.

— Ну нет! Это не для меня.

Он вдруг вспомнил журналиста, который собирался написать очерк о киностудии. Журналист тогда задал ему странный вопрос — какова его жизненная философия. Он не нашелся, что ответить. А может быть, у него попросту и нет никакой жизненной философии?

III

Те немногие часы, которые Ибрагим Абду проводил в Каире, были удивительно счастливыми. Вот как теперь, когда он с трудом проталкивается через густую толпу, всю в разноцветных отблесках рекламных огней, и чувствует, как крепко вцепилась в его руку сестра. Они с Алият очень похожи, хотя глаза у него светлее, нос чуть приплюснут, а губы крупные.

Алият задала ему традиционный вопрос:

— Скажи мне. Вот совсем недавно ты был в окопах и кругом гремели взрывы, а сейчас окунулся в шум и грохот Каира. Как действует на тебя эта стремительная перемена?

И он ответил, как обычно:

— Я уже привык.

— А нынешней ситуацией ты еще не перестал возмущаться?

— И она стала привычной. Даже смерть теперь для меня привычней многого другого, — добавил он с грустной улыбкой.

Заглядывая брату в глаза, Алият спросила:

— А какой тебе представляется наша жизнь?

— Я вовсе не собираюсь переделывать мир. Мне нужно только одно: чувствовать, что друзья встречают меня как человека, вернувшегося с фронта, где люди сражаются, защищая родину. — Ибрагим задумался, затем добавил: — Я ведь не требую, чтобы меня встречали аплодисментами и криками «ура». Достаточно простого внимания и искренней теплоты.

— Но ведь все только о войне и говорят!

— Что о ней знают эти болтуны?

— Их можно понять. Они ведь тоже переживают.

— А что толку, черт возьми! Это ведь не кино. На фронте солдаты гибнут по-настоящему.

Крепче сжав руку брата, она попросила со вздохом: