Любовь по переписке - [40]

Облегчение вытеснило ревность, но он не знал, что будет дальше.

– Но хороший доктор должен основательно знать особенности физиологии обоих полов. – Анджела внимательно смотрела на Рэнсома, готовая к его возражениям.

Он же не хотел спорить, он хотел соединиться с ней.

– Давай заключим сделку. – Он взял ее руку и опять вернул ее себе на грудь. – Ты будешь использовать меня для того, чтобы узнать обо всех особенностях мужского организма.

С удовольствием он заметил, как смягчилось выражение ее лица. И еще большее удовольствие он получил, когда она начала пальцами шевелить волосы у него на груди.

Слегка улыбнувшись, она положила ему на грудь и вторую руку. Растопырив пальцы, она каждым из них касалась его волос, как будто посылая отдельные обещания будущего блаженства.

– Было бы просто неразумно не использовать такой шанс для подробного изучения мужского организма.

– Ну и кокетка! – проговорил он, и, будучи не в состоянии больше ждать ни секунды, повернувшись на бок, он положил ее спиной на ковер. – Я не собираюсь быть доктором, но я собираюсь подробно изучить твое тело.

Он поцеловал ее соски, темневшие на фоне ее почти бронзовой кожи.

– О, Рэнсом!

Она облизнула губы, как бы приглашая его. А он взял в рот сосок и начал сосать как маленький ребенок. Только ребенок вряд ли вызвал бы у нее такую горячую реакцию. Она жаждала чего-то, еще сама не понимая чего. И когда его губы встретились с ее губами, она приоткрыла рот. Ничто не могло ее подготовить к тем ощущениям, которые она почувствовала, и к тому, что эти ощущения ей нравились. Ее ответная реакция заставила Рэнсома громко застонать, и она, ободренная его реакцией, просунула язык в его рот.

Его губы, язык, руки вызывали в ней такое разнообразие чувств, что она не могла с ними справиться. Сердце ее колотилось, только что вымытая кожа покрылась потом. Она вертелась на ковре, сама не давая себе отчета в том, чего она хочет.

Прижав ее к ковру, он тихо прошептал:

– Ну что, малышка, покажешь, что мне надо делать?

Но у нее не было времени ни для того, чтобы ответить, ни для того, чтобы показать.

Он немедленно оказался внутри ее. К ее великому удивлению, она сделала движения, помогающие ему. И у нее появилось ощущение слияния с другим человеческим существом.

А когда он достиг вершины, она выгнулась вслед за ним, как будто не желая его отпускать. Тяжело дыша, с каплями пота на лбу, он внимательно смотрел ей в глаза. А она старалась скрыть свое разочарование, не зная, будет ли продолжение.

– Ты как? – спросил он. – Я не хочу сделать тебе больно.

– Все хорошо, – ответила она и улыбнулась, надеясь, что это не конец.

Он опять оказался внутри, на этот раз быстрее и глубже. И, удивленная, она поддалась врожденному инстинкту, который заставил ее приподнять бедра и двигаться в одном ритме с ним. Опять, опять.

И потом, когда он остановился, с трудом удерживая мускулистыми руками свое тело над ней, с закрытыми глазами, с блаженным выражением удовлетворения на лице, он произнес:

– О, Сабрина, моя любимая!

Опять она ощущала на себе всю тяжесть его большого тела, но в этот раз не было мягкого матраса, защищавшего ее спину. Это не имело большого значения. Смерть от удушья была не хуже того, что она ощущала. Ее сердце разрывалось на части, когда она слышала, как он произносит имя Сабрины. Как обидно было знать, что он считает ее сестру своей любимой.

И как она могла с этим бороться? Как она могла сказать ему, что он любил вымышленную женщину, не нарушив при этом тайну Сабрины?

Он изменил положение, одна рука его лежала у нее на груди, ноги их были переплетены. Через минуту она услышала его ровное глубокое дыхание и поняла, что он уснул. Она же не могла уснуть, чувствуя, как волосы на его ногах трутся об ее ноги. Если касания обнаженных тел было недостаточно, чтобы заставить ее бодрствовать, то отчаяния, которое овладело ею, было больше чем достаточно.

Анджела не могла осознать свои ощущения. Она прочитала большое количество медицинских книг своего отца и понимала, что у Рэнсома был оргазм. Она также знала, что многие ученые мужи не верили, что женщинам доступны такие ощущения.

Но каждый раз, когда они соединялись, ей казалось, что ее ожидает какое-то изумительное, потрясающее ощущение, но как она ни старалась, ей не удавалось его почувствовать. Блеск глаз Рэнсома, звуки, которые он издавал, и удовлетворенное изнеможение, когда он сваливался на нее, говорили о том, что он испытывал нечто потрясающее. Ей хотелось испытать то же самое, но по каким-то причинам оно ускользало от нее.

Вполне вероятно, что медицинские журналы, которые она вытаскивала с книжных полок отца, были правы, и женщины были лишены возможности чувствовать такой восторг. Это казалось ей несправедливым, поскольку сама природа и общество и без этого ограничивали женщин во многом. Она смотрела на догорающий в камине огонь, чувствуя прохладу там, где Рэнсом не касался ее тела.

Ее собственные наблюдения привели ее к выводу, что мнения ее отца и его ученых коллег относительно женщин часто были неверными. По крайней мере они ошибались тогда, когда в качестве эталона использовали мужчину, а именно так они обычно и поступали.