Любовь-нелюбовь - [37]

Ты помогла мне стать проще. То, что ты мне дала, наполнило меня счастьем. Ты заставила меня снова понять, что такое любовь. Тебе, наверное, показалось странным, что я не искал твоего тела, хотя ты, я уверен, не могла не заметить, что очень волнуешь меня. В каждой клеточке твоего тела столько чувственности, что я навеки обречен желать тебя, хотя ни разу не овладел тобою.

Не знаю, поверишь ли ты, но я никогда прежде не изменял жене и именно потому не смог изменить ей с тобой.

Тебе, наверное, казалось, что я бесчувственный, но лишь мне известно, как билось в те дни мое сердце. Бушевавшая в моей душе буря обессилила меня. Мои чувства были не в ладах с разумом, и разум не мог справиться с ними.

Когда я прячусь за именем, которое ты мне дала — "Анхель", — все становится легко. Исчезают преграды, приходит радость. Нет ни печального прошлого, ни туманного будущего — одно лишь прекрасное настоящее. Но стоит мне вернуться к рутине привычной жизни, и препятствия вырастают в непреодолимые крепостные стены. Я смотрю на жену и понимаю, что она ни в чем не виновата, но если с тобою мне все легко и понятно, то в отношениях с ней я до сих пор никак не могу разобраться. Я знаю, что придет день и эти преграды рухнут. Нужно только время и твоя вера. Ты можешь мне поверить?

Любимая! В эти дни разлуки твои глаза наполняли светом окружающую меня тьму, твоя тень сопровождала меня повсюду. Ты не покидала меня ни на секунду. Мне кажется, что из тишины может родиться прекрасная музыка. Мне кажется, что наша разлука помогла мне понять: любить — это не только желать любимого человека. Самое главное — это желать любимому человеку добра.

Сейчас я знаю, что, даже если мы не будем вместе, я буду продолжать любить тебя. Потому что любовь — это не обладание. Я понял это. Когда мы были в разлуке, ты все равно была со мной. Что бы ни случилось, хочу, чтобы ты знала: я люблю тебя. Но я простой смертный, и я желаю тебя всем сердцем, и об этом ты тоже должна знать.

Благодаря тебе я больше не боюсь жить. Я не знаю, что ждет нас впереди, но уверен: с тобою вместе я вступаю на новый путь. Теперь я знаю, что у меня есть душа. Ты открыла мне глаза: познавая твою душу, я познал свою.

Все то время, когда я трусливо молчал, меня терзали сомнения, но сейчас темноту пронзил луч света. Это ты, моя звезда, обжигаешь меня огнем желания.

Я дотянусь до тебя, достану и укреплю на груди, как щит. Ты позволишь мне сделать это?

Спустись, чтобы я мог коснуться тебя.

P.S. Если ты дочитала до этого места, то, возможно, моя любимая раковина сейчас с тобой. Пусть она будет твоей, и когда ты будешь прикасаться к ней, думай, что ты прикасаешься ко мне. Это душу мою ты держишь сейчас в руках.

С неописуемым наслаждением читала Эстрелья письмо Мартина. Слезы текли у нее из глаз ручьями, скатывались с щек на платье. Она была вне себя от радости, не верила своему счастью. Она не поняла многого из прочитанного, но была теперь твердо уверена в одном: Анхель ее любит.

Был вторник. Ночью Эстрелью мучила бессонница, а когда под утро ей все же удалось уснуть, ей приснился Анхель, и, проснувшись, она, гонимая тоской, решила пойти в часовню.

Прошло уже две недели с того дня, когда Мартин оставил на скамье письмо и раковину. Он был уверен, что, кроме него, в тот момент в часовне никого не было, но он ошибался: за ним следили глаза священника, который, видя, что Эстрелья в тот день не пришла, и заботясь, чтобы послание не попало в чужие руки, взял на себя роль вершителя судеб и забрал конверт. Он носил письмо в кармане и то и дело поглаживал, умирая от желания вскрыть конверт над паром, чтобы не повредить, и узнать его содержание. Но он не отважился еще на один грех — достаточно было того, что он уже совершил. И он занялся своими делами: отпускал грехи прихожанам, одновременно стараясь не прозевать появления Эстрельи. Он даже перенес исповедальню ближе к той скамье, где Мартин с Эстрельей обычно сидели. Он чувствовал себя вестником любви, чем-то вроде купидона, на которого возложена особая миссия. Исповедуя, он то и дело отодвигал занавеску, поглядывая, кто вошел. В день, когда Эстрелья наконец появилась в часовне, он выслушивал девушку, которая приходила исповедоваться по десять раз на дню. Это была еще совсем девочка, влюбившаяся в голос священника и в исходивший от него чудесный запах, и, чтобы почаще оказываться рядом с ним, выдумывала самые невероятные грехи, которых, разумеется, не совершала, и приходила в них "исповедоваться". Священник был уже в годах, но сохранил молодой голос и имел привычку постоянно жевать душистую гвоздику. Девушку приводили в чрезвычайное волнение полутьма исповедальни, дым курений, пряный аромат и проникновенный голос невидимого за занавеской таинственного священника.

Она представляла его себе высоким и мускулистым, полным неукротимой энергии. Она мечтала о минуте, когда он прервет ее речь, чтобы сказать, что он от нее без ума и что если она не ответит ему тем же, он умрет от любви. А священнику, без конца выслушивавшему рассказы о небывалых грехах, девушка казалась самой большой грешницей Гармендии-дель-Вьенто.