Любовь?.. не смешите меня! - [3]

— Длинные шорты и короткие носки, ну-ну, — бросил он, — В вашем возрасте принцеискатель — это уж слишком, — сказал он и вернулся к своей газете, а Ксения, выхватив из портфеля Форбс, продолжила сгорать со стыда.

— Да, занятная девица, — думал Антон, она так развлекла его своей писаниной, что сон как рукой сняло, — А насчет светской львицы — это она заметила верно, более чем верно … Опыт общения с этими хищницами у него был, хотя эта дурочка с розовым блокнотом при нужном обращении тоже могла претендовать на роль одной из них. Антон снова бросил взгляд на грустную девушку и понял, почему её лицо кажется ему столь знакомым, это именно она вылетела на дорогу перед его автомобилем в центре Петропавловска. Столичная штучка — тогда сказал водитель, а он только усмехнулся — откуда ей здесь взяться. Теперь стало ясно, штучка рвалась из их дикого края назад в цивилизацию. А все же интересно, кто она? — подумал Антон, — образ деловой стервы и записки институтки.

«Привет! Как ты? Я лечу в Лондон, „Челси“ играет с „Зенитом“, да и так есть кое-какие дела. Зайду в тот новый бар в Ноттинг-Хилле, о котором ты мне писала.

Читала ту новую книгу Коэльо, которую хотела купить? По-моему, полнейшая чушь!

Наверное, не нужно об этом спрашивать, но как ты? Все еще грустишь о нем? Ты знаешь, что я думаю на этот счет — ты поступила абсолютно правильно.

Главное не плачь! Иногда мне кажется, я чувствую, когда ты плачешь.

Как ремонт? Закончили твою „мегавинтажную“ ванну или строители всё-таки покончили с собой, как обещали?

Всё — глупости, бред! Главное, не плачь!

Ксю! Помнишь „Чао, Белла, Чао“, как партизаны в Моденских горах?»

Ксения смотрела на экран ноут-бука, читала письмо и плакала, что ей еще оставалось — только твердить, что поступила правильно, но от этих не становилось ни капельки легче. Она сдерживалась целыми днями, но вечером приходила домой, сбрасывала 15сантиметровые шпильки, деловой костюм, распускала волосы, а затем выпускала на свободу мысли, чувства и боль. Это было так банально, а от этого не менее грустно, обидно и даже немного трагично. Старая, как мир, история, он, она и его жена…

«Я не буду плакать, ладно, по крайней мере, постараюсь.

Лондон прекрасен всегда, особенно весной, хотя я люблю его в любую погоду. Расскажешь мне, как тебе то новое местечко в Ноттинг-Хилле. Главное, не переусердствуй с Кровавой Мэри!

Коэльо — бред, согласна.

Сижу, грущу, слушаю старый джаз. Где та любовь, о которой пели старые негры? Все вымысел, мираж, блеф. Черт, я не могу сдерживаться, не могу!

Всё, напишу нормальное письмо, как только успокоюсь.

Чао, Белла, Чао!».

«Ксю, прекрати немедленно! Не могу писать — самолет уже взлетает! Он — полное ничтожество!!! Подумаешь, мистер Великий адвокат!».

Ксения читала это строки и понемногу приходила в себя, сменила минорный, рвущий душу страстью и надеждой джаз на полную жизни песню итальянских партизан. Своей любви, теперь уже прошлой любви, она говорила: «Чао! Уходи и не возвращайся».

Все начиналось так красиво…

В тот день все валилось у нее из рук, дома отключили горячую воду, и она смывала шампунь уже под ледяными струями, жалкий круассан, последняя надежда на завтрак, каким-то непонятным образом сгорел в микроволновке, на колготках была стрелка, а на дороге пробки. В итоге Ксения опоздала на встречу с адвокатом противоположной стороны, чуть не расставшись по дороге с правами и создав не одну аварийную ситуацию.

Он сидел в ее собственном кресле и нетерпеливо постукивал ее же ручкой по столу — Ксения была возмущена. Блондин с лицом интеллигента советских лет и холодным прищуром успешного дельца — Ксения на секунду задержала дыхание и замерла в предчувствии чего-то очень увлекательного. К тому же он был без обручального кольца, как будто это могло что-то значить?! — но это только теперь она стала такой мудрой, как старая сова.

Ту битву они завершили на равных, Ксения отстояла интересы своей компании, Максим добился максимальных преференций для своего клиента. Уходя, он улыбался, ненадолго задержался у двери и, как само собой разумеющееся спросил: «В восемь в „Галерее ресторанов“?» Ксения только фыркнула в ответ. Конечно, она не собиралась никуда идти, в конце концов, она его впервые видит, да и что это было за приглашение, скорее приказ. Но уже тогда, ведя бесплодный спор сама с собой, она знала, что пойдет.

Вечер прошел прекрасно, восхитительно, они ели свежих мидий в вине, лакомились нежнейшим тирамису, и говорили, говорили. Вернее, говорил большей частью Максим, но Ксю нравилось его слушать: об искусстве, политике, финансах. Он оказался совсем другим, чем был тем утром — галантным, внимательным, интересным собеседником, а еще очень сексуальным мужчиной. Ксю казалось, даже воздух вибрирует между ними.

Тем вечером, вернее ночью, они так и не стали любовниками, хотя Максим на это весьма недвусмысленно намекал. Ксю смогла ему противостоять, правда, недолго.

Затем несколько раз они встретились за бизнес-ланчем: вся жизнь на бегу, 40 минут торопливой беседы и снова — в разные стороны, но искры продолжали вспыхивать между ними, и это искупало казенный дух ресторанов в обеденный час. Было еще несколько ужинов — таких же томно-манящих, полных сексуального подтекста, как и в тот первый раз, они много говорили, обо всем, кроме как о личном — Ксении это казалось несколько странным, но она была столь очарована, что не обращала внимания на мелочи. Максим дарил ей нежные с капельками росы чайные розы, они обсуждали музыку, только классическую, Ксю приходилось скрывать свое пристрастие к ритмам RnB и западной попсе, книги — интеллектуальное постмодернистское чтиво. Но всё это было так неважно, так незначительно, главное, что интересовало её, да и его, наверное, тоже — когда же они, наконец, окажутся в спальне, так чтобы между ними не стояли никакие интеллигентские умствования. И вот этот момент настал, выйдя из очередного пафосного ресторана, Максим уверенно направился следом за Ксенией, без слов сел в ее машину и произнес: «У тебя?», она согласно кивнула, но ему вовсе не нужен был ответ. Дальше была ночь — искушающие ласки, жаркое обладание и блаженство освобождения, смятые шелковые простыни и его галстук на туалетном столике среди изящных женских безделушек.