Любовь насмерть - [39]

Я несколько минут еще помедлил, потом все-таки направился на кухню и протянул уже мятое письмо Ольге. Она тоже не сразу его взяла, сначала посмотрела мне в глаза, думая о чем-то своем, потом, вероятно, уже почувствовав, от кого послание, спокойно приняла его из моих рук и удалилась. Она прошла мимо меня, обдавая теплым ароматом духов (и где она их только нашла в сложившихся не самых благоприятных для любой девушки условиях?). Это потом меня озарило — так землянично и солнечно пахла ее кожа, ее молодость и ее эльфийская красота.

Мои мысли о ней как о недосягаемой чужой жене и желанной женщине были прерваны новым сообщением Гриши, в котором он написал, что уже присмотрел машину и что ему не хватает ровно сто тридцать восемь тысяч рублей. И если я их ему переведу, то завтра я могу быть как бы свободен. К сообщению прилагался снимок чудесного черного «Мерседеса» — новой игрушки моего сына.

Я тотчас перевел ему деньги, и Гриша вновь поблагодарил меня за них, отправив большой оранжевый «лайк» в конце своего сообщения.

Я же лишь вздохнул с облегчением, подумав о том, что теперь можно как бы и в тюрьму, важно, что я успел перед тем, как заплатить по всем своим грехам, помочь немного своему единственному сыну.

Ракитина мы увидели в окно как раз в ту минуту, когда из спальни, куда скрылась Ольга, начали доноситься странные звуки, словно кого-то душили. Мы бросились туда и увидели захлебывающуюся в рыданиях Ольгу. Эмоции, которые она скрывала, быть может, целых два года (здесь, я думаю, было намешано слишком много всего — от любви к оператору Герману до чувства глубокой и искренней вины перед мужем), прорвались наружу, и так не вовремя! Она же должна была исполнять роль родственницы Кострова!

Фима, глядя на нее, приложил свой указательный палец к губам, приказав ей молчать, и при этом кивнул куда-то в сторону, чтобы она поняла, что в доме вот-вот появится посторонний. Судорожно вздохнув, Ольга затихла, села на кровать и закрыла лицо руками. В таком виде мы ее и оставили.

Уж не знаю почему, но я предполагал, что во время нашего разговора Ракитин не будет разве что рычать на нас — все-таки мы с Фимой с самого начала утаивали от него слишком много информации. Но, к счастью, Валентин Ракитин оказался действительно нормальным мужиком и слушал нас, ничем не выражая своего раздражения или неприязни.

— Ты уж извини, друг, что мы немного поморочили тебе голову, но слишком уж все закручивалось лихо… — начал извиняться Фима после нашего рассказа, но Валентин по-дружески так, мягко отмахнулся от него:

— Что же ты думаешь, я не понимаю? Все же ясно как день — твоего товарища решили подставить по полной. И машину угнали, так сказать, «вовремя», да тут еще визит этой Ольги. Жаль, что она сбежала, вот она точно могла бы рассказать нам много чего интересного. Хотя, судя по тому, что ты, Марк, мне рассказал с ее слов, выходит, что доктора действительно убили как свидетеля.

Рассказал я и о Соне Винник, убитой невесте своего сына.

— И что это все крутится вокруг тебя?

— А еще его квартиру ограбили, — вставил Фима историю, которая произошла со мной буквально несколько часов тому назад.

— Было бы неплохо взять на анализ кровь с твоего ковра, с диванных подушек, — произнес Ракитин. — Если бы не двойное убийство и угон твоей машины, мне бы и в голову это не пришло, как ты понимаешь, мало ли кого грабят. Но тут действительно кто-то действует против тебя. Ты сам-то не догоняешь, кто это может быть?

Я нерешительно предложил версию со сценаристами-соперниками, за что тотчас получил долгий и насмешливый взгляд Валентина. Он просто убил меня своим презрением. Ну ладно, подумал я, пусть сам думает, как эта история с ограблением может быть связана с убийствами в моем лесу.

— Вы рассказали мне много, очень много, и это просто замечательно. Кое-что начинает проясняться. Вот только я не понял упрека по поводу жесткого обыска в его квартире, — обратился он к Фиме, имея в виду, конечно, обыск моего лесного дома. — Я лично присутствовал при обыске, и можете спросить любого, кто там работал, весь дом был перевернут вверх дном еще до нашего приезда! От тебя, Марк, кто-то чего-то хочет. У тебя дома что-то такое спрятано, о чем можешь знать только ты.

— Сокровища, не иначе! — всплеснул я руками, уже и не зная, то ли обижаться, то ли сделать вид, что мне смешно. — Причем вполне на определенную сумму в одну тысячу евро!

— Марк, а не могло такого случиться, что в вашем доме или квартире находилась, скажем, какая-нибудь очень ценная картина? Вас же окружают художники, быть может, вы по случаю купили что-то весьма ценное, редкое, и именно это явилось мотивом к преступлению, я имею в виду этот обыск, вернее, ограбление сначала вашего загородного дома до нашего обыска и последующее за этим ограбление вашей московской квартиры?

— Да не было у меня никогда в жизни никакой ценной картины!

— Но вы же не станете отрицать, что у вас есть враг, который хочет упечь вас за решетку! Причем этот человек, скорее всего, настоящий убийца Селиванова и Винник, и действует он, прямо скажем, весьма грубо, как-то даже отчаянно. И кому, как не вам, знать имя этого человека?