Любовь на Бродвее - [8]

— Послушай, — добавил Франко. — Я хочу, чтобы Дино был при мне, когда прибудут люди из Бруклина, поэтому тебя посадит на паром Джорджио.

Джорджио заехал за Катариной в девять часов на следующее утро и отвез ее в порт на своем новеньком «паккарде» с кожаным верхом и блестящей медной окантовкой.

— Эй, чуть не забыл. Дон Франко прислал тебе подарок.

— Франко? — Катарина насторожилась. Она знала, что свекор не очень-то жаловал ее. А если бы он узнал о… Но она тут же отбросила эту ужасную мысль. — Что это?

Джорджио протянул руку в перчатке позади себя и достал сверток с одеждой:

— Новое платье и шаль. На борту парома будет прохладно. Он хочет, чтобы ты выглядела необычно, когда приедешь в Нантаскет. Так, чтобы все знали, что дела у Салиателли идут хорошо. Короче, он просил передать, чтобы ты переоделась в это платье на пароме. Франко придает этому особое значение. Не забудешь, Катарина?

— Конечно, нет. Красивое платье. Мне нравится красный цвет.

— Да. Уверен, ты будешь прекрасно выглядеть. И не беспокойся по поводу моей сестры. Я договорился, чтобы тебя кто-нибудь встретил.

Джорджио был верен своему слову. Как только Катарина спустилась по сходням в новом экстравагантном красном платье и в ярко-голубой шали, к ней сразу подошел человек.

— Сеньора Салиателли? Я Джо. Мне поручено ставить вас до дома.

Это было трехэтажное деревянное строение, выкрашенное в белый цвет с зеленой окантовкой. Их приветствовала рыжеволосая женщина лет сорока. Она выглядела очень усталой и измученной. Катарина первой подала ей руку, а затем поцеловала в обе щеки.

— Вы Мария Форци, сестра Джорджио?

— Да, верно, сестра Джорджио. Проходите. Я покажу вам вашу комнату.

Какая разница? За двадцать долларов она может назваться чьей угодно сестрой. Однако на соседней улице жила настоящая Мария Форци, но женщина решила не думать об этом. Сезон практически закончился, и она не рассчитывала заполучить других квартирантов, а Бог свидетель, как она нуждалась в деньгах.

Мужчина, назвавшийся Джо, подождал, пока Катарина устроится. Затем отправился в Бостон и нашел Джорджио.

— Все в порядке, — сказал он.

— У тебя не было затруднений в опознании ее?

— Нет, она была одета в красное платье и голубую шаль, как ты сказал.

— Хорошо. Благодарю, Джо. Я не забуду твоей услуги.

Джорджио не забыл также, что после отправки Катарины он должен сжечь все, во что был одет, перегнать новенький «паккард» в Непонсет и сбросить его с утеса в море. Он было заартачился, не хотел гробить автомобиль, но дон Франко настоял и, вероятно, был прав.

На следующий день Франко объявил, что люди из Бруклина собираются остаться на неделю и Анна нужна ему в доме. Она и маленькая Роза вынуждены отложить свое путешествие в Нантаскет.

— Мне все равно, — сказала его жена. — Но ты, наверное, сошел с ума, позволяя ей оставаться там одной.

Пусть она возвращается домой, Франко.

— Нет. Предоставь мне решать это, Анна. Катарине нужна перемена, чтобы отдохнуть от всех нас. Она будет лучше чувствовать себя, когда вернется, вот увидишь.

Катарина Паскуале Салиателли не вернулась домой на Марджин-стрит. Через пять дней по прибытии в Нантаскет у нее обнаружились первые симптомы скарлатины, и дом подвергся карантину. Хозяйка сожгла все, что Катарина привезла с собой, включая красное платье и голубую шаль, но было поздно. Катарина умерла на следующей неделе, а рыжеволосая женщина последовала за ней через десять дней.

Глава 2

Бенни Кейн и Дино Салиателли знали друг о друге только в общих чертах. Ни тому, ни другому не было известно о большой схожести в их судьбе. Сходство проявлялось не только в их деятельности и не только в том, что они, оставаясь одинокими, сделались редкостью в век, когда овдовевшие мужчины обычно быстро вступали в повторный брак. Общность их жизни скорее определялась тем, что первые десятилетия двадцатого века стали эрой огромных перемен в Америке.

С появлением автомобилей, нового развлечения под названием «кино», а вскоре после этого — радио жизнь стала интенсивно изменяться. На смену прежним духовным и материальным ценностям пришли новые, перешагнув через ранее прочные барьеры. Традиции и обычаи, укоренявшиеся веками, претерпевали изменения. Естественно, Майер Кейн и Роза Салиателли были детьми своего времени и не желали делиться планами со своими отцами.

— Роза, где твои серьги? — спросил Дино у дочери, которой в майский день 1919 года исполнилось четырнадцать.

Она отвела глаза, но не стала притворяться, что не поняла вопроса.

— Они в моей комнате, па. Хранятся в ящичке.

— Зачем их хранить? Почему ты не надеваешь их?

Твой дед подарил эти серьги, когда тебе было три месяца. Это семейная традиция.

— Знаю. И они мне очень нравятся. Только в наше время дети в моем возрасте не носят серьги. — Она продолжала помешивать ложкой в чашке с густым мясным супом.

— Ешь, — сказал Дино непроизвольно, продолжая думать о серьгах. Хороший суп, его сварила тетя Мария, ешь. — С прошлого года его сестра Мария, ее муж и четверо детей жили в квартире на втором этаже. Они въехали туда после смерти Анны, последовавшей через два года за смертью Франко. Мария готовила для Дино и Розы и приносила еду вниз трижды в день.