— Помогите! — крикнула она женщинам, сидящим на соседней скамье.
— Тебе плохо? — поинтересовались женщины и, прежде чем опять провалиться в черноту, Морковкина увидела, как одна из них достаёт мобильный телефон и набирает номер.
В следующий раз Морковкина вынырнула из черноты, когда рядом стояли два человека в белых халатах.
— Ты что-то выпила? — спросили они у неё.
Она вытащила из кармана пустые пачки от снотворного. Врачи переглянулись.
— И что нам с ней делать? — спросил один.
— Как что? — пожал плечами другой. — Везём, как всегда, в отстойник. В Максимильяновку?
— Там морг переполнен, давай в Покровскую.
— Я не хочу в морг! Я жить хочу! Спасите меня! — попыталась крикнуть Морковкина, но голос её был слабым, тихим и дрожащим.
Первый врач хмыкнул:
— Раньше надо было думать.
— Может, пусть напишет расписку, так, мол, и так, хочу, дескать, жить? — предложил второй врач. — Жалко ведь дуру.
— Ну да, — цинично согласился первый. — а потом она засудит нас, как Евстигнеева. Тебе это надо?
— Конечно, нет, — уверенно сказал второй.
— Я что угодно подпишу, только спасите, — проваливаясь в последний раз в черноту, взмолилась Морковкина. Последнее, что она услышала в своей короткой жизни, было занудное напоминание о том, что не стоило прогуливать уроки обществоведения, где учащимся подробно разъясняли их права, в том числе и конституционное право на добровольный уход из жизни.
Вот такая любовь-морковь. И никаких тараканов.
