Любовь литовской княжны - [5]

Посол поклонился совсем уже низко и улыбнулся как можно доброжелательнее.

Как и в большинстве случаев, дипломатическая речь имела вовсе не тот смысл, что несли прозвучавшие слова. Устами своего посла ордынский правитель сообщал, что не доверяет обещаниям русского князя, однажды уже нарушившего сложившийся веками мир. И потому, в качестве гарантии твердости нового договора, Тохтамыш требовал к себе в Орду надежного заложника. Старшего сына московского правителя Дмитрия Ивановича.

Мурза Карач понимал, что великому князю понадобится время на обдумывание подобного условия. Посему, не дожидаясь ответа, он еще раз учтиво поклонился и вместе со своей скромной свитой покинул посольскую палату.

21 ноября 1382 года

Москва, Кремль

Своего сына великий князь нашел по громкому детскому смеху, что раскатывался по всему дворцу, доносясь из внутреннего дворика. Мальчишки играли там в «шапки» – носились друг за другом, пытаясь сбить с голов меховые треухи с завязанными наверх наушами.

Несмотря на веселую беззаботность баловства, игра имела важное воспитательное значение, приучая будущих воинов тщательно оберегать голову, угадывая опасность, с какой бы стороны она ни угрожала, – и потому оба дядьки, приставленные к княжичу для воспитания, не вмешивались в ребячью забаву, отдыхая на сваленных под стеною березовых чурбаках.

Когда князь появился в дверях, один из отроков, встав на четвереньки, крутился и громко гавкал. Собравшиеся вокруг мальчишки громко хохотали и трясли над ним горностаевым комком. Одетые только в рубашки и ферязи – длинные, до колен, богато расшитые дорогие безрукавки, – пареньки раскраснелись, дышали горячим паром и явно не ощущали опустившегося на Москву мороза.

– Держи! – Сотоварищи бросили проигравшему его меховой треух и тут же прыснули в стороны, на ходу пытаясь сбить ушанку с подвернувшихся поблизости друзей. Игра началась снова, и теперь больше не зевай! Ныряй, уворачивайся, отскакивай, крути головой во все стороны – и сразу лупи по макушке любого зазевавшегося. В сем баловстве титулы не в чести. Гавкать приходится любому, за званием от проигрыша не спрячешься.

Дмитрий Московский остановился и невольно улыбнулся, наблюдая за детьми и вспоминая свою, столь же беззаботную юность. Шапки, пастила, соколиная охота, прыжки через костер в ночь великой Купавы, прятки в камышах во время жарких русалий… Знал бы он тогда, чего лишается и какие заботы обретает, всходя на вожделенный русский трон! Предложили бы сейчас вернуть все по-прежнему – не колебался бы ни единого мига!

Но увы – детства не вернуть. И все, что может сделать отец для своего ребенка, – так это подарить ему то счастье, каковое сам испытал в малые годы…

От последней мысли настроение Дмитрия Московского тут же испортилось, и он громко кашлянул.

– Великий князь! – прозвучали сразу несколько голосов.

Игра оборвалась. Мальчишки зачем-то шарахнулись в стороны – словно мальки от щуки – и только потом склонились в поклоне.

Оба дядьки вскочили с дровяных чурбаков и тоже согнулись в поясе.

Властитель Москвы подошел к пареньку в синей ферязи, ростом едва достающему ему до груди, снял с него рысью шапку, растрепал влажные русые кудри:

– Ишь как взмок-то! Сколько раз гавкал?

– Дважды, батюшка, – недовольно нахмурился мальчонка лет десяти на вид и выпятил губы.

– Какие твои годы… – вернул шапку на место великий князь. – Пока не саблей сбивают, можно и потренироваться… – Дмитрий Иванович тяжело вздохнул, кивнул на ворота: – Пойдем со мной, сынок.

От дровника, слегка прихрамывая, к княжичу поспешил Копуша и набросил на плечи мальчика подбитый горностаем плащ.

Для дядьки он выглядел молодо – ни в рыжей бороде, ни в каштановых волосах еще не пробилось и признака седины. Однако в ноге Копуши оставила когда-то широкий глубокий шрам новгородская стрела, три ребра сломала тверская булава, челюсть изуродовала литовская сабля. Посему этого своего холопа – хрипящего, с трудом евшего и быстро устающего – князь в походы больше не брал. Однако, снисходя к храбрости и преданности умелого воина и зная его ратное мастерство, Дмитрий Иванович приставил слугу к старшему сыну воспитателем.

– Вот, чадо, – оправил плащ дядька. – А то как бы не простудился, распаренный-то.

Князь кивнул и предупреждающе вскинул руку, давая знать, что желает остаться с сыном наедине. Однако, с чего начать разговор, не знал – и поначалу просто пошел рядом с княжичем по крепости. Так, неспешно, они дошагали до сложенной из крупных известняковых плит южной стены, поднялись наверх к Боровицкой башне, перед которой уж много лет не шумело никаких боров. Остановились возле одного из зубцов, оба посмотрели наружу, хотя и по разные стороны от боевого укрытия.

– Царь Тохтамыш предлагает нам заключить мир, сынок, – наконец проговорил великий князь.

– Разве это плохо, отец? – Мальчишка нутром ощутил неладное в голосе Дмитрия Ивановича.

– Это хорошо, – столь же мрачно ответил великий князь. – Сим летом татары сожгли четыре пороховые мельницы из шести, уничтожили почти все маслобойные фабрики, переломали половину кузниц и железоварочных мастерских, не считая прочего убытка. Теперь года три придется все это восстанавливать. Мельница не изба. Плотину, колесо, привода, механизмы за день не срубишь. Дабы вернуть прежние доходы, нам надобен мир.