Любовь - [2]

Потому фотографии эти стали картами в ее личной колоде таро и означали любовь.

Дожидаясь заката, она могла вволю освежать и приукрашивать свой первоначальный ужас, и в конце концов ее охватила убежденность: именно сегодня вечером он не растает, а навсегда завязнет над горизонтом, ей же суждено остаться пригвожденной к склону холма. Когда такое случалось, она думала о своем муже — вот где безопасное место для нее, — хотя, оставаясь с ним лицом к лицу, не умела рассказать ему о своих страхах, поскольку единственным посредником между ее внутренним опытом и опытом обыденным был его брат; и на этот раз он спас ее, и она начала доверять ему чуточку больше.

Но когда она впервые увидела паренька, ставшего ее деверем, он перепугал ее больше, чем что бы то ни было в жизни до тех пор.

Еще до свадьбы, когда она просто жила с Ли, в то время студентом, одним февральским днем Ли пришел домой с лекций и обнаружил, что из Северной Африки неожиданно вернулся его брат. Пришелец сидел на полу перпендикулярно стене, уйдя в складки черной тунисской накидки с капюшоном, скрывавшей все его тело, кроме длинных пальцев, которыми он тревожно барабанил по колену. В такой же позе в другом углу комнаты, занавесив лицо волосами, сидела Аннабель. В комнате висел дух взаимного недоверия. Ли бросил на пол сетку с продуктами и принялся ворошить умиравший огонь в камине.

— Привет, Алеша, — сказал Базз.

Ли опустился перед ним на колени, обнял и поцеловал.

— У меня есть доза, — отчетливо вымолвил Базз.

— Есть хочешь?

Базз мягко проследовал за Ли в кухоньку и, обхватив его со спины, сдавил основание горла кончиками пальцев; Ли обмяк.

— Она мне не нравится, — сказал Базз и отпустил брата.

Когда Ли снова смог говорить, он произнес:

— Попробуй еще раз на мне эти свои приемчики, и я тебя по стенке размажу.

— Дурные… — с усилием вымолвил Базз, — флюиды…

Ли пожал плечами и разбил яйцо в сковородку с нагревшимся маслом.

— Но мне она не нравится! — по-детски капризно взвыл Базз. Стараясь спрятаться, он запахнулся в накидку. — А ты ее шворишь, правда? Всю ночь ее трахаешь.

Ли пригрозил ему кухонным ножом, и он отстал, хныча, поскольку ножи — его любимое оружие — всегда производили на него огромное впечатление, если совались под нос ему. Он по-собачьи съежился на полу перед тарелкой, накрывшись черной накидкой, как палаткой, а Аннабель осталась сидеть, где они ее оставили, в темноте.

— Это мой брат, — благодушно сказал Ли.

— Что с ним?

— Гонорея.

— Чего-чего?

— Венерическое заболевание, — пояснил Ли.

— А кроме того?

— Он урод.

Несколько минут она, похоже, размышляла над этим. Потом произнесла:

— Иди сюда.

Она обняла Ли с таким неожиданным пылом, что его затрясло, и он залепетал ее имя и заелозил руками по ее телу. Когда они завалились на пол, в комнате вспыхнул свет и на них упала тень Базза — ангела-мстителя, ибо он воздел руки так, что складки накидки стали похожи на крылья. Не разбирая, где кто, он накинулся на них обоих и, застав Ли врасплох, вскоре успешно одолел его; приняв традиционную позу победителя, уперев колено Ли в живот, он прорычал:

— Но если я тебя еще когда-нибудь за этим застану!..

Однако время шло, и Базз с Аннабель стали в каком-то смысле соучастниками, а затем и вовсе перестали включать Ли в свои замыслы — он не понимал ни его, ни ее, хотя любил обоих.

Базз никогда не выходил без фотоаппарата — и в тот январский вечер, когда обнаружил ее на склоне холма, он успел, едва заметив ее знакомое угловатое тело, вытянувшееся под кустом в странном свете, сделать без ее ведома несколько снимков. Затем встал рядом с нею на колени и стоял так, не произнося ни слова, пока не осталось ничего, кроме честного лунного света, и только после этого отвел ее домой, в квартирку на викторианской площади, где они жили втроем. Она стояла на темном крыльце, нашаривая ключ озябшими пальцами, еще негибкими от страха, и они все время путались в сумке, где также лежали ее альбомы и еще кое-что: оловянный солдатик, три тюбика белой гуаши и шоколадный батончик, который она в тот день украла в столовой. В сумку залез Базз, нашел ключ, забрал батончик, поцеловал ее в щеку и сбежал, поскольку в тот вечер созывал в квартире вечеринку и ему еще нужно было готовиться. Ему нравилось устраивать вечеринки, ибо он постоянно надеялся, что, если в одном месте пересекается столько людей, непременно должно произойти что-нибудь ужасное. Как обычно, он пребывал в состоянии подавляемого нервического возбуждения.

У них в комнате Ли валялся лицом вниз на ковре перед камином — наверное, спал. Стены вокруг него были выкрашены в темно-зеленый цвет, и на этом фоне выделялись обычные тоскливые атрибуты романтизма: лесные пейзажи, джунгли и руины, населенные гориллами, деревья со зверьем на ветках, крылатые мужчины с поросячьими мордами и женщины с черепами вместо голов. Громадная кровать из тусклой, поскольку редко чистилась, латуни, застеленная узорчатым покрывалом индийского хлопка, занимала всю середину комнаты — просторной и высокой, но в ней размещалось так много громоздкой темной мебели (кресла, диваны, книжные шкафы, буфеты, круглый стол красного дерева, застеленный алой плюшевой скатертью с бахромой, ширма, облепленная побуревшими от времени вырезками), что по комнате приходилось перемещаться очень осторожно, дабы не ушибиться. На окнах висели тяжелые бархатные шторы — стоило их задеть, и поднимались клубы голубоватой пыли; пыльный налет покрывал и все остальное. На каминной полке среди всякого беспорядочного вздора — заводных игрушек, разнообразных камешков, пузырьков и баночек — лежал конский череп.