Любовь к электричеству: Повесть о Леониде Красине - [36]

Он играл змейкой и смотрел на расшумевшуюся молодежь. Он знал, что эти юноши и девушки преданы делу революции и даже «позитивист» Николай не раз перевозил нелегальную литературу, а сестрички, так те на прошлой неделе, замаскировавшись под белошвеек, раздавали прокламации на Сухаревке солдатам Ростовского полка. Славные ребята. Однако сейчас совершенно уже необходимо прекратить дачную болтовню и делать дело, только дело. Спорить будем потом, а сейчас нужно напрочь искоренить эту русскую интеллигентскую расхлябанность, «душу нараспашку», эту отрыжку нигилизма, столь удобную «гороховым пальто». Спорить будем потом и потом будем строить, что-нибудь выдумывать, потом будем любить – авось, времени еще хватит. И обязательно разгадаем загадку этой змеи.

Разговор постепенно затихал. Первой заметила змейку Таня. Глаза ее расширились, отражение их растеклось по пузатой поверхности самовара. Красин бросил змейку в сухой стакан, и та тотчас же выползла оттуда, заюлила по накрахмаленной скатерти.

– Боже мой, Леонид Борисович, что же это у вас такое? – вскричала девушка.

– Это самый таинственный зверь в Европе, – улыбнулся Красин. – Ядовитая змея из плюша. Дарю ее вам.

Все столпились вокруг счастливой Тани, Горизонтов уверял, что он таких в Гонконге ел живыми, а Красин встал и попросил Кириллова проводить его до станции.

…– Я вам забыл рассказать важное, Алексей Михайлович, – говорил Красин по дороге. – Камо с товарищами перехватили и допросили какого-то Арчакова, есть у них такой «ручной» провокатор. Оказывается, охранка засылала его на гапоновскую конференцию, а потом он побывал и в Лондоне. Из его показаний видно, что охранка знает о существовании Винтера и Никитича, но не подозревает, что оба эти лица – Красин. Кроме того, выяснилось, что мое имя ни разу не выплывало на допросах наших арестованных цекистов. Коля Берг прав – бездарность в империи процветает, она проникает и в охранное отделение. Печально, печально… Куда мы идем?

Оба рассмеялись.

– В общем, я снова легален, – продолжал Красин. – В Орехово на всякий случай возвращаться не буду, но службу уже подыскал в Питере.

– Что за служба, Леонид Борисович?

– Служба завидная и весьма удобная во всех отношениях. Я буду заведовать кабельной сетью «Электрического общества 1886 года».

– Но как же с нашим бетоном?! – огорченно воскликнул Кириллов.

– Не волнуйтесь, Алексей Михайлович, я оговорил условие приступить к работе только осенью. Так что бетоном мы займемся в самое ближайшее время. Теперь относительно парохода. Мне это дело, откровенно говоря, не очень нравится. Тут замешан Гапон, а это имя почему-то мне не очень по вкусу. Может быть, и ошибаюсь. Некоторые товарищи в ЦК считают, что надо рискнуть. Оружие необходимо. Так что пароход будем принимать…

Буренин и Горизонтов ушли с веранды в столовую якобы для того, чтобы опрокинуть по рюмке «шустовки». На самом деле к «шустовке» ни тот, ни другой и не притронулись.

– Вам, Англичанин, скоро придется выехать в Санкт-Петербург, – сказал Буренин. – Приказ Никитича.

– Отлично! – воскликнул Горизонтов. – Надеюсь, наконец-то дело?

– И пресерьезное. С собой вы возьмете трех-четырех самых надежных людей из вашей группы, а по приезде в столицу займетесь чем-нибудь отвлекающим, чем-нибудь наиболее идиотским. Ждать придется, может быть, месяц, может быть, и больше.

– Я знаю, чем займусь, – улыбнулся Вася Англичанин. – Футболом.

– Теперь о Тюфекчиеве, – сказал Красин уже на дачном перроне.

– Тюфекчиев, Тюфекчиев, – пробормотал, наморщив лоб, Кириллов.

– Ну, тот болгарин, который мудрит над бомбами «македонками». Из Парижа пишут, что нашего человека ждут в Софии.

– Поедет Омега? – быстро спросил Кириллов.

– Правильно, – Красин протянул руку. – Вы возвращаетесь в Шашкино?

Из-за леса уже выкатился слабенький среди горящего закатного неба фонарь паровоза.

– Да, мне нужно еще отвезти Надю, – сказал Кириллов с некоторым смущением.

Красин очень крепко пожал ему руку, заглянул в чистое, славное лицо этого скромного человека, а потом проводил взглядом прямую, «гвардейскую» его фигуру.

Буренин и Павел шли в сумерках по главной аллее Шашкинского парка.

– Николай Евгеньевич, я говорил с сестрами и с братом. Все мы готовы, так же и Николай, хоть на будущей неделе продать всю нашу недвижимость и передать вырученные средства партии. Поймите, я не могу жить так, как я живу, зная, что партия задыхается без денег!

– Павел Иванович, успокойтесь, – Буренин деликатно, но крепко взял под руку старшего из юных Бергов и повлек его к красивому цепному мостику. – Ваш дом и имение – прекрасные явки. Все свои средства вы и так передаете на дело революции. Партии выгоднее, чтобы именно вы были хозяином фабрик, а не какой-нибудь Тит Титыч. Теперь послушайте, и это главное. Ленин и Никитич поручили мне передать вам…

– Они знают обо мне?

– А как же вы думаете! Итак, принято решение приступить к организации на ваших фабриках боевых дружин нашей партии, начать вооружение рабочих и обучение военному делу…

– Браво, – прошептал возбужденный донельзя Павел.

Таня и Лиза играли в серсо почти до полной темноты, и только когда колец совсем не стало видно, бросили игру и побежали к дому. Из дома уже доносились аккорды рояля: Николай Евгеньевич играл «Блестящий полонез». В освещенных дверях веранды застыл с поднятой к волосам рукой силуэт Нади Сретенской.