Любовь к далекой - [13]

Сосны, что не впустят к нам дрожащего луча.

Сумрак. Одиночество. Забвенье бытия.

Иглы, иглы мертвые, и мхи, и ты, да я…

Люди не ходите к нам, мы в замке полутьмы.

В замке недоступном вам, и уж не люди мы.

Тени мы дрожащие умершего луча

Меж седыми соснами, прямыми как свеча.

III. В ЛЕПЕСТКОВОМ РАЮ

Раздвигая напором девической груди

Шелестящую, тесную рожь,

К озаренному ль счастью изумрудных безлюдий

Ты меня за собою ведешь?

Или, впивши всю негу голубого простора,

Беспредельностей светлую мощь,

Ты введешь меня в сумрак бездыханного бора,

И в шептания шелестных рощ?

Я иду вдоль тропинок неприметных и гибких,

Вижу тонкую спину твою, —

И тону и в мечтах, и в предчувствиях зыбких,

И в твоем лепестковом раю.

Я погибну ли здесь средь росистости пьяной

Поцелуем загрезивших трав,

В ликованиях зорь, голубой и багряной,

В тихой радости детских забав?

Иль, очнувшись на кряже своих одиночеств

От твоих лепестковых блаженств,

Буду снова молиться под клики пророчеств

Беспредельному сну совершенств?

Ты идешь, вся прямая как поднявшийся колос,

Ты не ведала бурь бытия.

Никогда не томилась. Никогда не боролась.

Никогда не грешила. А я?

О, дитя, о, не знай этих бурь беспредельных.

Отзвучавшие речи забудь. —

О, дитя, колокольчик полей колыбельных,

Неужели сошелся наш путь?

IV. НЕЛЬЗЯ ПРОСТИТЬ

Тогда, когда тебя я встретил,

Дрожа, ты мне сама открыла

Все то безумное, что было,

Что было прежде, до меня.

Ты помнишь ведь, что я ответил?

Я думал, что простить возможно.

О, как безмерно, как тревожно

Я полюбил, с того же дня!

О, как я верил в непорочность,

Хотя б души твоей, дрожавшей,

Души твоей, к моей припавшей,

Все мне отдавшей, полюбя.

Но нет, я вижу всю непрочность

Любви, которой я поверил.

Я все возможности измерил –

И отрываюсь от тебя!

Не знаю я, как это было.

Быть может, долго ты боролась.

Или склонилась, точно колос, Или упала, как звезда.

Но нет во мне ни грез, ни силы.

Я не могу быть оскорбленным,

Так оскорбленным, так казненным

Тобой, неверная, всегда.

Ах, сердце этого боялось.

Уже давно в бреду пророчеств,

Я видел ужас одиночеств,

Сознаний режущую нить.

Скажи, зачем ты не дождалась.

Ужель ты не могла предвидеть,

Что это ведь должно обидеть,

Что этого нельзя простить?

Быть может, было то весною,

В вечерней мгле, в душистом мраке,

Когда кругом вставали маки,

Самовлюбленные цветы…

И он, мой враг, бродил с тобою, –

Была ты, как цветок дрожащий,

Был он упорный и томящий,

Манящий тайные мечты…

Проклятье ласковому бреду,

Проклятье вашему объятью,

Проклятье, вечное проклятье

Пусть поразит его, губя!

Я позабуду. Я уеду.

Ах, ты не знаешь, как я верил.

Я все возможности измерил –

И отрываюсь от тебя!

V. МНЕ ГРУСТНО

Мне снова грустно. Я не заметил,

Как в душу вкралась, как вкралась грусть.

Я думал встретить, и я не встретил.

Она не хочет. Так что же. Пусть.

О ней, неверной, о ней обманной,

О ней грустить мне в больной тоске? —

В минуту встречи благоуханной,

Когда дрожала рука в руке.

Я знал, что нежность — одно с пороком,

Что грёз стыдливых не надо нам.

И я смеялся ее упрекам,

И я смеялся своим словам.

Их было много, меня любивших,

Тех похотливых и теплых тел,

Меня обвивших, меня томивших,

В ком счастье, счастье найти хотел.

Ах, с каждой тот же влюбленный шепот,

Сознанье власти – пьянящий бред…

И тот же опыт, позорный опыт.

Их было много. Их больше нет.

На страсть ни разу я не ответил.

И вот я знаю все наизусть.

Мне грустно, грустно. Я не приметил,

Как снова в душу прокралась грусть.

VI. УШЕДШИЙ

Проходите, женщины, проходите мимо.

Не маните ласками говорящих глаз.

Чуждо мне, ушедшему, что было так любимо.

Проходите мимо. Я не знаю вас.

Горе всем связавшим доверчивое счастье

С ласками обманщиц, с приветами любви!

Полюби бесстрастье, свет и самовластье.

Только в этом счастье. Только так живи.

Тени говорящие дрожавших и припавших,

Тянетесь вы медленно в темнеющую даль.

Было ль, было ль счастие в тех встречах отмелькавших?

Может быть и было. Теперь – одна печаль.

В дебрях беспролётных, в шелестах болотных

Ты навек погибнешь, если любишь их.

Уходи от этих ласковых животных,

Ты, что должен выковать озарённый стих.

Горе всем припавшим к соблазнам и покою,

Горе полюбившим приветную тюрьму.

Горе всем связавшим свою судьбу с чужою,

Не понявшим счастья всегда быть одному!

VII. НА ГОРНОМ ПУТИ

На каменногорных откосах

Ликующий отблеск разлит. –

Задумчиво поднял я посох,

Ступил на холодный гранит.

Открылись мне горные кряжи.

Весь мир и тревожен и нов,

С тех пор как стою я на страже,

Питомец беспечных пиров!

Ах, были и пляски, и девы

На тех прозвеневших пирах!

Гитарно-родные напевы

Молили остаться в шатрах.

Соблазны ликующих рынков

Дарили свой красочный бред,

Любил я и мощь поединков,

И пьяное счастье побед!

И все я сурово отринул.

Безжалостно крикнул: прости!

Звенящий бокал опрокинул —

И вот я — на горном пути.

Ненужны мне радости пира

И гордого гордая честь. —

Несу я сознание мира,

Боюсь, что не в силах донесть.

Все круче мой путь и безвестней.

Весь мир и тревожен и нов.

За мной мои звонкие песни

Кружатся как рой мотыльков.

Толпой прихотливо неровной

Они обвевают меня.

Они напевают любовно,

Они напевают звеня:

– «Идешь ты к утесистым кряжам,

К сверканиям льдистой страны,

Мы людям расскажем, расскажем

Твои затаенные сны.