Любовь и зло - [27]

И теперь он подался вперед и взял в дрожащую руку блюдечко с икрой.

— Не надо, не трогай! — воскликнул я. — Не подноси близко к лицу. От нее щиплет глаза. Ты же помнишь?

— Я тоже помню, — сказал синьор Антонио.

Один из священников протянул руку к блюдцу, но Никколо уже поставил его на парчовое покрывало на кровати и теперь глядел на икру так, словно это было живое существо, словно перед ним играло пламя свечи.

Он взял в руку серебряную ложечку.

Отец неожиданно выхватил у него ложку, опрокинув блюдце, икра вывалилась на покрывало, оставив на ткани черное пятно.

Лодовико, не сумев совладать с собой, отпрянул от постели, когда икра рассыпалась. Он инстинктивно отскочил назад. И только тогда понял, что наделал. Он взглянул на отца.

В руке юноша по-прежнему сжимал кинжал.

— Ты думаешь, это я виноват? — с нажимом спросил он у отца. — Уверяю тебя, в икре нет никакого яда. А это просто пятно, которое запросто отстирают прачки. Но никакого яда нет!

— Идемте со мной в оранжерею, — предложил я. — Я покажу вам дерево. Найдите животное, какое не жалко. Я покажу вам, на что способен этот яд. Я покажу, как сильно пачкаются смертоносные семена и как легко спрятать их в черной икре.

Вдруг Лодовико кинулся на меня с кинжалом. Я умел защищаться: ударив его по кисти ребром ладони, я выбил кинжал, и тогда Лодовико голыми руками вцепился мне в горло. Я выбросил вверх руки и резко развел в стороны, вынуждая противника разжать пальцы этим внезапным и сильным движением.

Он отшатнулся назад, смущенный моими простыми приемами. Хотя в наше время, когда боевым искусствам учат даже детей, они никого бы не удивили. Мне стало стыдно за свое горячее желание подраться с Лодовико.

Один из стражников взялся за кинжал.

Лодовико стоял, дрожа всем телом, затем, преисполненный отчаяния, он провел пальцами по пятну на покрывале, собрал несколько икринок и положил в рот.

— Вот, смотрите, говорю вам, меня оклеветали! Меня оговорили злобные иудеи, они желают моей гибели по одной-единственной причине: мне известно об их преступлении, о том, что они сделали с Никколо.

Лодовико облизнул губы. Он проглотил крохотную порцию икры, поэтому ему не составило труда скрыть действие яда.

Снова наступила гробовая тишина. И эту тишину внезапно нарушил Никколо.

— Брат, — прошептал он. — Все это случилось из-за Летиции?

— Ложь! — громко запротестовал Лодовико. — Как ты мог такое подумать?

— Если бы я только знал, — проговорил Никколо. — Ведь кто она для меня? Всего лишь одна из множества красивых девушек, на которых можно жениться. Если бы я только знал…

Синьор Антонио смотрел на Лодовико горящими глазами.

— Из-за Летиции? — шепотом переспросил он.

— Уверяю тебя, иудеи околдовали его. Говорю же, это они подложили отраву в икру, я ни в чем не виноват! — Лодовико рыдал, он был вне себя от злости, он что-то шептал и бормотал себе под нос и наконец проговорил: — Это он, Виталь, принес в дом растение. Теперь я вспомнил. Иначе откуда ему и его приятелю узнать о силе яда? Говорю тебе, вот он, этот Тоби, сам во всем признался.

Старик лишь скорбно покачал головой.

— Идемте, — произнес синьор Антонио. Он жестом велел вооруженным стражникам взять Лодовико под руки. Затем старик взглянул на меня. — Проводи нас в оранжерею и покажи источник яда.

8

Лицо молодого человека подергивалось от злости. Та же самая артистичность, какая недавно помогала Лодовико с такой легкостью изображать скорбь, теперь обратила его лицо в маску гнева. Он отпихнул от себя вооруженных стражей и шел сам, высоко подняв голову, пока мы спускались во двор и входили, все, кроме, разумеется, Никколо, в оранжерею.

Дерево в кадке стояло на прежнем месте, и я показал мелкие черные семена, уже успевшие упасть на землю. Показал наполовину увядшие цветки, в которых зрел яд.

Кого-то из слуг послали найти бродячую собаку, и скоро на широкой лестнице раздался цокот когтей обреченного животного.

Виталь с ужасом смотрел на багровые цветки. Синьор Антонио удостоил их лишь беглого взгляда, а оба священника холодно взирали на нас с Виталем, как будто это все-таки мы были виноваты в произошедшем.

Пожилая служанка, испуганная и недоумевающая, поставила глиняную миску перед несчастным, умирающим с голоду псом и пошла за водой.

Я снова натянул перчатки, которые снял, собираясь играть на лютне, и с помощью кинжала Лодовико собрал семена в кучку, затем огляделся по сторонам, ища, чем бы их измельчить. В моем распоряжении имелась только рукоять кинжала.

И я воспользовался ею, чтобы растереть семена в порошок, добрую щепотку которого бросил в миску с водой. Добавил еще щепоть и еще.

Животное с жадностью вылакало воду, облизало миску, после чего немедленно забилось в судорогах. Собака завалилась набок, затем перевернулась на спину и задрожала в агонии. Спустя миг она начала коченеть, а глаза остекленело уставились в пустоту.

Все наблюдали за этой сценой с ужасом и омерзением, все, включая меня.

Зато Лодовико пришел в ярость, он окинул пронзительным взглядом священников, отца, затем собаку.

— Клянусь, я ни в чем не виноват! — объявил он. — Вот иудеи знают о яде. Иудеи и принесли его сюда. Да это же сам Виталь, этот жид, притащил растение в дом…