Любовь и зло - [11]

— Тоби, твой путь темен и опасен.

— Значит, я не прощен?

— Нет, ты прощен. Но, отказываясь от той жизни, какую вел до сих пор, разве ты не должен как-то расплатиться?

— Верно. Я постоянно об этом думаю.

— Разве справедливо, если ты не компенсируешь нанесенный ущерб?

— Верно. Я обязан компенсировать ущерб.

— Разве правильно, если ты нарушишь свое обещание и откажешься работать со мной, чтобы нести в этот мир добро вместо зла?

— Нет, неправильно, — признал я. — Мне ни разу не хотелось нарушить обещание, ни разу. Я сильно задолжал миру за все, что успел натворить. Слава Господу, ты указал мне способ отработать долг.

— И я продолжаю указывать его, — заметил он. — Поэтому пока что будь сильным ради нее, матери твоего ребенка, будь сильным ради него и того мужчины, в которого он вырастет. И не обманывай себя тем, что ты некогда совершил, не обманывай себя чудовищностью прежних поступков. Не забывай, что у этой прекрасной молодой женщины тоже есть ангел-хранитель. Она даже близко не догадывается, кем ты был все эти годы. Если бы догадалась, то ни за что не подпустила бы тебя к ребенку. Во всяком случае, об этом напоминает мне ее ангел.

Я кивнул. Думать об этом слишком больно, но невозможно отрицать очевидное.

— Позволь открыть тебе одну истину, — произнес серафим. — Даже если бы я оставил тебя сейчас, даже если бы ты никогда больше меня не увидел, уверился бы, что встречался со мной во сне, ты все равно не смог бы предаться мирной домашней жизни — твоя совесть не позволила бы. Экстраординарные преступления требуют и экстраординарной компенсации. На самом деле совесть может потребовать от человеческого существа того, чего не потребует даже Создатель, что не придет в голову ангелам, потому что им нет в том нужды. Совесть составляет часть человеческой сущности. И твоя совесть начала пожирать тебя еще до того, как пришел я. Твоя совесть никогда не покидала тебя, Тоби. Твой ангел-хранитель, Шмария, может это подтвердить.

— Прости, — произнес я едва слышно. — Прости за все. Я тебя подвел. Малхия, не бросай меня.

Он засмеялся. Он засмеялся негромко, ободряюще.

— Ты меня вовсе не подводил! — проговорил он добросердечно. — Во времени людей случаются чудеса. Но людям не хватает ни огромного мира, ни времени, чтобы привыкнуть к ним. Они не привыкнут никогда. А я действительно наблюдаю за ними с рассвета времен. И люди постоянно меня удивляют.

Я улыбнулся. Я был обессилен и далек от успокоения, однако понимал, что он, конечно же, говорит чистую правду. Гневу меня прошел.

— И кое-что еще, — произнес он дружелюбно. Выражение его лица смягчилось от явного сочувствия. — Шмария хочет, чтобы я сказал тебе об этом, — признался серафим, несколько удивленно приподняв брови. — Он говорит, если ты не можешь быть святым, монахом или священником, то подумай о том, чтобы сделаться героем.

Я засмеялся.

— Что ж, неплохо, — признал я. — Очень даже хорошо. Похоже, Шмария знает, какие струны дергать. — Я снова засмеялся. Не мог сдержаться. — Можно мне разговаривать с ним, когда захочется?

— Ты и так говоришь с ним все эти годы, — сказал Малхия. — А теперь он разговаривает с тобой. И с чего бы мне мешать вашей замечательной беседе?

Я был на веранде один.

Вот так вот. Совершенно один.

Ночь была пустынна. Я стоял босиком, и ноги замерзли.

На следующее утро я пришел к ним в номер, чтобы вместе позавтракать.

Тоби уже успел встать и был одет в синий форменный пиджак и брюки защитного цвета. Он объявил мне, что спал в своем номере на своей постели.

Я кивнул, как будто именно этого и ждет весь мир от десятилетних мужчин, даже если их матери при этом спят на гигантских постелях «кинг-сайз» в роскошнейших гостиничных номерах.

Мы вместе позавтракали прямо в номере, за чудесно накрытым столом с серебряными приборами, и все блюда оставались восхитительно горячими под своими крышками.

Мне казалось, я не переживу расставания.

Мне казалось, я не смогу с ними расстаться, хотя и в полной мере сознавал, что предстоит сделать именно это.

Я принес с собой кожаный рюкзак и после того, как со стола убрали посуду, вынул из рюкзака две папки и вручил Лионе.

— Что это? — разумеется, поинтересовалась Лиона, и хотя я уверял, что она сможет все прочитать в самолете, она настояла, чтобы я объяснил сразу.

— Среди прочего, трастовые фонды, один для тебя, другой для Тоби, рента, которая будет выплачиваться ежемесячно. Для меня эта сумма не является проблемой, и я полагаю, этого хватит, чтобы покрывать все ваши нужды, твои и его. Здесь далеко не последние мои деньги.

— Я же ничего у тебя не просила, — прямодушно возразила Лиона.

— Тебе и не нужно меня просить. Я хочу, чтобы это у вас было. Там хватит, чтобы Тоби мог уехать куда-нибудь на учебу, если вы захотите. Он может поехать в Англию, в Швейцарию, туда, где можно получить самое лучшее образование. Возможно, он захочет съездить в Европу на летние каникулы, а учебный год провести дома. Я в этом не разбираюсь. И никогда не разбирался. Но ты наверняка знаешь. И учителя в школе Ньюмана знают. И твой отец должен знать.

Лиона сидела, прижимая к себе папки, но не открывая их, а затем по ее щекам медленно покатились слезы.