Любовь и зависимость - [8]

Мы увидим, что аддикция является основной проблемой в Америке — более, чем где-либо еще в мире. Она коренится в специфических особенностях культуры и истории этой страны, и, в меньшей степени, Западного общества вообще. Задавшись вопросом о том, почему американцы считают необходимым верить в фальшивую связь между аддикцией и опиатами, мы исследуем главное уязвимое место американской культуры, которое является отражением уязвимости каждого отдельного аддикта. Уязвимость приближает нас к сути очень реального и очень большого значения аддикции — наркотической или нет - в наше время.

Рассмотрим наш образ наркомана. Федеральное бюро по наркотикам и книги типа "Человек с золотой рукой" научили нас представлять себе "жертву дурмана" криминальным психопатом, насильником, деструктивным по отношению как к себе, так и к другим, поскольку его привычка неумолимо ведет его к смерти.

В реальности же большинство аддиктов совершенно не походят на этот образ. Когда мы посмотрим на аддикта с человеческой точки зрения, когда попытаемся определить, что происходит внутри него, мы яснее увидим, почему он действует именно так — с наркотиками или без них. Мы увидим что-то похожее на портрет Рика, завязывающего и вновь срывающегося аддикта, в описании, сделанном его другом:

"Вчера я помогал Рику, проходящему испытательный срок, переехать из дома его родителей. Я не имел ничего против этой работы, поскольку Рик — хороший парень, и он предложил потом помочь мне постелить новый линолеум в моей кухне. Поэтому я занялся отмывкой стен, убиранием пыли, подметанием и прочими делами в его комнате с хорошим настроением. Но скоро оно превратилось в чувство депрессии и ощущение паралича из-за неспособности Рика делать что-либо разумным, законченным и эффективным образом, и еще из-за того, что я видел, как он, тридцатидвухлетний, входил и выходил из родительского дома. Это было доведением до абсурда всех проблем и всей неадекватности, которую мы можем видеть вокруг, и это было чертовски угнетающим.

Я понимал, что борьба за жизнь никогда не закончится, и что Рик с ней не справляется. И он это знает. Как он мог бы не осознавать этого, когда его отец вечно твердит ему, что он не мужчина, а мать не хочет разрешить нам взять ее пылесос, чтобы убрать его новую квартиру? Рик спорил с ней: "Что, ты думаешь, я собираюсь делать с ним - заложить, или еще что?" и, возможно, это было действительно вероятным во многих случаях, если и не в этом тоже. Рик потел на утреннем холоде, жалуясь на этот гребаный метадон, а возможно, это была его потребность уколоться, и его отец замечал это и говорил, что Рик не способен даже немного поработать — что он еще не мужчина.

Я начал прямо с уборки — Рик сказал, что это займет полчаса — потому, что он опоздал на час зайти за мной, и потому, что я хотел покончить с этим, чтобы уйти от него и из этого места. Но потом ему позвонили, и он ушел, сказав, что сейчас вернется. Вернувшись, он пошел в туалет, я думаю, чтобы уколоться. Я

продолжал убираться; он вышел, обнаружил, что мусорных пакетов, нужных ему для упаковки, нет, и опять ушел. К тому времени, как он вернулся, я сделал все, что мог, и он наконец, принялся паковаться и выставлять вещи туда, где я мог помочь ему.

Мы начали загружать грузовик отца Рика, но это было неприятным занятием, поскольку его отец тут же вернулся. Все время, пока мы носили вещи вниз и грузили их в машину, он недовольно кричал и жаловался, что они нужны ему самому. Наконец, когда они с Риком несли вниз ужасно тяжелое бюро, он заладил о том, что и оно, и другие вещи, которые мы вынесли, должны оставаться там, где их в первый раз поставили, и не должны переноситься туда-сюда. Так же, как Рик делает шаг наружу — в мир, к любви, к работе — только чтобы отступить; чтобы его толкали или тянули обратно внутрь, опять вернуться к наркотикам, или в тюрьму, или к маме, или к папе — ко всем тем вещам, которые благополучно ограничивали для Рика его мир".

Не похоже, что Рик умрет от своей привычки или убьет ради нее. Не похоже, что его тело гниет, и что его можно считать сломленным болезнью дегенератом. Мы можем видеть, однако, что он серьезно ослаблен, хотя и не в первую очередь или изначально, наркотиками. Что делает человека героиновым наркоманом? Ответ находится в тех аспектах его личной истории и социального положения, которые обусловили его потребность во внешней помощи для того, чтобы справляться с миром. Аддикция Рика берет начало в его слабости и некомпетентности, в недостатке личностной целостности. Героин отражает и усиливает все остальные его зависимости, даже если он пользуется им для того, чтобы забыть о них. Рик - аддикт, и он будет таковым, зависим ли он от наркотиков, или от любви, или от каких-то других объектов, к которым люди раз за разом обращаются по причине стресса или неполноты существования. Выбор одного или другого наркотика — и наркотиков вообще зависит в первую очередь от этнической и социальной принадлежности, а также от круга знакомств. Аддикт, героиновый или любой другой, зависит не от вещества, а от ощущения, от подпорки, от переживания, которое структурирует его жизнь. Это переживание превращается в аддикцию потому, что для человека становится все более и более сложно иметь дело со своими реальными потребностями, и в результате этого его ощущение благополучия во все возрастающей степени зависит от единственного внешнего источника поддержки.