Любовь и война - [105]

– Ты, наверное, проголодалась, – сказал Дэвид, чтобы сменить тему разговора. – Позволь-ка я проверю седельную сумку на моей лошади.

Он вскоре вернулся с кукурузными лепешками и флягой воды в руках.

– Этого, конечно, маловато, но на первое время хватит. А там видно будет! Нам ведь предстоит неблизкий путь к Пембертону. Но мне все же кажется, что тебе стоит сразу отправиться домой. Вряд ли Натан обрадуется, увидев тебя там, где идет бой, хотя и будет счастлив узнать, что ты жива и здорова. Я бы запросто отвез тебя домой, а ты бы написала ему письмо. По-моему, так всем будет лучше.

– Нет! – резко возразила она. – Я должна найти Натана. И еще я должна найти генерала Ли и рассказать ему про янки по имени Хукер, который собрался захватить Ричмонд, и про его планы, как это сделать. Там, в городе, я подслушала совещание Розенкранца еще кое с кем.

В ее голосе вдруг послышалась такая нежность, когда она сказала «кое с кем», что Дэвид поинтересовался:

– Уж не с тем ли солдатом, что погиб из-за тебя во время побега, Китти?

На миг бедняжка лишилась дара речи. О Боже, ей чуть не стало дурно! Разве Тревис мертв? Неужели он погиб, спасая ее? Значит, не случайно ее сердце сковали тоска и боль?

– Что это за человек, Китти? О ком ты говоришь?

– Тревис Колтрейн, командир эскадрона в армии генерала Гранта, – пробормотала она наконец, достаточно овладев собой. – Он… он спас меня от Люка Тейта, но не позволил вернуться домой – я лечила в его отряде раненых.

– Люк Тейт? – опешил Дэвид. – Но при чем здесь Люк Тейт?!

И только тут Китти сообразила, что Дэвиду ничего не известно про ее злоключения. И ей пришлось поведать все с самого начала. А когда она закончила, то почувствовала, как Дэвида трясет от ярости.

– И он удрал? – уточнил Стоунер сквозь стиснутые зубы.

Она кивнула.

– Я непременно отыщу его и прикончу!

В его голосе звенело столько боли и гнева, что Китти невольно протянула руку и погладила Дэвида, чтобы успокоить:

– Дэвид, он скорее всего давно уже мертв. К тому же что было – то было. Я не хочу ворошить прошлое.

Тем временем дал о себе знать лютый холод, сковавший лесные дебри Теннесси.

– Ну что ж, лучше нам попытаться отдохнуть и с рассветом отправиться дальше. – И Дэвид поспешил к лошадям, у каждой из которых к седлу было приторочено одеяло. Не то чтобы этого было достаточно, но по крайней мере они теперь не замерзнут до смерти, если прижмутся друг к другу.

И они улеглись, сжимая друг друга в объятиях. Китти не волновало, насколько прилично это выглядит. Она постаралась поплотнее вписаться спиной в изгибы тела лежавшего рядом Дэвида. Буквально через секунду стало слышно, как глубоко он дышит – неимоверная усталость взяла свое. А впереди лежала долгая дорога, полная смертельных опасностей.

Китти также попыталась заснуть. Закрыв глаза, она вслушивалась в ночные звуки: заунывный посвист ветра, соперничавшего с далеким уханьем совы, резкие вскрики какого-то зверька, полные мольбы и боли. Ее веки налились тяжестью. Беглянка изнемогала от усталости. И даже вихрь смятенных мыслей не был способен побороть сон.

Вскоре она увидела милого светловолосого мальчика, прижавшего ее к себе под сенью плакучей ивы на берегу ручья… теплый, ласковый ветерок, летящий по равнинам Северной Каролины. «Я люблю тебя, Китти, – говорит он. – Окажи мне честь… Стань моей женой». И ласковые руки, трепетно ласкавшие ее тело и убиравшиеся прочь, как только разбуженная страсть угрожала перейти опасную черту. «Я так хочу, чтобы у нас все было прекрасно», – повторял он. А она, такая юная и несмышленая, посмела поверить в то, что в жизни исполняются все сокровенные желания.

На смену одному сну пришел другой, и вот уже на нее глядят из-под пушистых ресниц мрачные глаза, глаза цвета булатной стали: твердый, немигающий взгляд сквозь дымку желания… заросшее густой бородой лицо… тугие мускулы, перекатывавшиеся под кожей при каждом движении, когда он тянулся к ней, когда прижимался всей тяжестью сильного тела и возносил на самые вершины блаженства, о которых она не смела помыслить прежде. Губы, что дразнят, губы, что ласкают, лукавые глаза, проворные пальцы, два сердца, бьющиеся в унисон, сотрясаемые экстазом соития два тела: мужчина и женщина, пламя и страсть, любовь и желание, ненависть и отвращение… Он был добрым и нежным, и он же был грубым и жестоким. А эта боль при виде рассекшей бедро ужасной раны, и нелепая перепалка с хирургом, и гнев в ответ на его «благодарность»… Воспоминания, смытые временем, унесенные ветром…

А под конец страшная сцена: два человека дерутся из-за ружья, выстрел, упавшее тело и лужа крови, которую Китти не видела, но угадала каким-то внутренним чутьем. Конец пришел так же, как и начало: в грязи, в земле, в бездне отчаяния и жестокости.

Китти забилась в горестных рыданиях, но тут же ее окликнули по имени, тряся за плечи:

– Китти, очнись! Тебе приснился кошмар. Очнись, пожалуйста!

Она с трудом разлепила веки и увидела холодный серый рассвет. Над вершинами сосен небо расцветили малиновые сполохи. Над ней склонился встревоженный Дэвид:

– Тебе плохо? Я проснулся от твоих криков.