Любовь и Тьма - [58]

— Ребята передают тебе привет. Они купят тебе свечек и журналов, чтобы ты не скучал. Они переживают за тебя и хотят поговорить с лейтенантом: может, отменит наказание.

— Почему меня держат здесь?

— Не знаю. Может, из-за твоей сестры.

— Я здорово влип, сержант.

— Видимо — так. Приходила твоя мать и спрашивала о тебе и Еванхелине.

— О Еванхелине? Что с ней случилось?

— А ты не знаешь?

— Что случилось с моей сестрой? — закричал Праделио, сотрясая дверь, как безумный.

— Я ничего не знаю. Не кричи, Ранкилео, если меня здесь застанут, мне это дорого обойдется. Не отчаивайся, я же твой родственник и помогу тебе. Я скоро вернусь, — сказал сержант и быстро ушел.

Ранкилео рухнул на пол, и все, проходившие тогда через двор, целый день слышали надрывающий душу мужской плач. Для ходатайства перед офицером друзья создали комиссию, но ничего не выяснили. Среди военных росло недовольство: шептались в курилках, коридорах, в оружейной комнате, но лейтенант Хуан де Диос Рамирес всех игнорировал. Тогда самый сообразительный из них — Фаустино Ривера — решил все поставить на свое место. Двумя днями позже, под покровом ночи, пользуясь временным отсутствием офицера, он направился к камерам заключенных. Увидев его приближение, часовой, догадавшись о его намерениях, решил ему не мешать и притворился спящим: он тоже считал, что это наказание несправедливо. Не таясь и не слишком осторожничая, тот снял ключ с гвоздя на стене и направился к железной двери. Выпустив Ранкилео из камеры, он передал ему форму и табельное оружие с шестью патронами, отвел на кухню и собственноручно дал двойную порцию еды. Он передал ему немного денег, собранных в части, посадил на джип и отвез как можно дальше от казармы. Те, кому они попадались на глаза, предпочитали отворачиваться и не входить в детали. Человек имеет право отомстить за сестру, говорили они.

Пробираясь по ночам, а днем выжидая в укрытиях, Праделио Ранкилео почти неделю обходился без посторонней помощи; он представлял себе, в какое бешенство пришел лейтенант, когда узнал о его побеге; и еще он знал: гвардейцы не смогут не подчиниться приказу — будут искать его на земле и под землей. Он прятался, пока нетерпение и голод не заставили его прийти в родительский дом. Сержант Ривера уже побывал там и рассказал Дигне то же, что и ему, поэтому не было необходимости что-либо объяснять. Месть — дело мужское. Прощаясь, сержант Ривера сказал, чтобы он искал сестру, но на самом деле дал понять, чтобы он отомстил за нее, в этом Праделио убеждать было не надо. Он был уверен, что она мертва Не имея доказательств, он, однако, знал своего командира достаточно хорошо, чтобы это предположить.

— Мне трудно будет исполнить мой долг: стоит мне только спуститься с горы, как меня убьют, — сказал он в пещере Франсиско и Ирэне.

— Почему?

— Я знаю военную тайну.

— Если вы хотите, чтобы мы вам помогли, откройте ее нам.

— Никогда.

Он пришел в сильное волнение, вспотел и начал грызть ногти, а в глазах загорелись огоньки страха Праделио стал проводить рукой по лицу, словно хотел отогнать страшные воспоминания. Он многого не сказал — в этом сомневаться не приходилось, — страшные узы связывали его. Он пробормотал, что лучше сразу помереть, выхода все равно нет. Ирэне попыталась успокоить его: ему не следует отчаиваться, они придумают, как помочь, это вопрос времени. Для Франсиско некоторые стороны этой истории оставались неясными: он инстинктивно чувствовал недоверие, однако мысленно перебирал свои связи, чтобы найти решение для спасения Праделио.

— Если лейтенант Рамирес убил мою сестру, я знаю, где он спрятал ее тело, — сказал под конец Праделио. — Вы знаете заброшенный рудник в Лос-Рискосе?

Пожалев о сказанном, он внезапно замолчал, но тем не менее по выражению лица и по его тону Франсиско понял: это не предположение, а абсолютная уверенность. Праделио наводил их на след.

Ближе к вечеру, попрощавшись с помрачневшим и бормочущим о смерти Ранкилео, они начали спускаться. Спуск с горы оказался не менее сложным, чем подъем, особенно для Ирэне, с содроганием смотревшей на разверзшуюся пропасть, однако она не остановилась, пока они не добрались до оставленных лошадей. Здесь Ирэне с облегчением перевела дух, посмотрела на горную гряду, и ей показалось невероятным, что они только что карабкались по этим крутым пикам, тающим в небесной синеве.

— На сегодня хватит. Потом возьму инструменты и отправлюсь на рудник — посмотреть, что там такое, — решил Франсиско.

— Я с тобой, — ответила Ирэне.

Они взглянули друг на друга и поняли, что оба пойдут до конца и что это может привести их к смерти и Бог знает к чему еще.

Горделиво постукивая каблуками по натертому до блеска линолеуму аэропорта, Беатрис Алькантара шла за носильщиком, который держал ее синие чемоданы. На ней был декольтированный, томатного цвета полотняный костюм, волосы были собраны на затылке в узел: ей не хватило терпения на более сложную прическу. Две роскошные крупные жемчужины в ушах подчеркивали бронзовый оттенок ее кожи и блеск карих глаз, сиявших новым светом.

Несколько часов полета в неудобном кресле рядом с испанской монахиней не погасили радости от последней встречи с Мишелем. Она чувствовала себя другой женщиной — помолодевшей и окрыленной. Гордое сознание собственной красоты придавало ее походке уверенность. Когда она проходила мимо мужчин, провожавших ее взглядом, никто из них не подозревал, сколько ей лет. Она еще спокойно могла носить декольте, не заботясь об оголенной груди или дряблости открытых рук; ее ноги по-прежнему были стройны, а линия спины подчеркивала ее горделивость. Дыхание моря освежило ее лицо, а тонкие морщинки у глаз и рта были искусно скрыты прикосновением косметической кисточки. Только ее руки — в пятнах и морщинках, несмотря на чудодейственные мази, — выдавали прожитые годы. Ей нравилось ее тело. Она считала его делом своих рук, а не природы; оно — законченный результат ее огромной силы воли, многих лет диеты, упражнений, массажа, занятий йогой и достижений косметики. В специальном чемоданчике она везла ампулы с маслом для груди, коллаген для лица, лосьон и гормональные кремы для кожи, экстракты плаценты для волос, маточное молочко и пыльцу вечной юности, машинки, щеточки и губки из конского волоса для эластичности тканей. Это проигранный бой, мама, время неумолимо, единственное, чего ты можешь добиться, — ненадолго сохранить видимость молодости. Стоит ли это таких усилий? Когда она лежала на солнце на горячем песке какого-нибудь тропического пляжа — без купальника, только крошечный матерчатый треугольник на пикантном месте, — она сравнивала себя с женщинами на двадцать лет моложе и горделиво улыбалась. Да, доченька, стоит. Иной раз, входя в чью-нибудь гостиную, она чувствовала, что воздух пропитан завистью и желанием, — тогда она понимала, что все ее старания приносят плоды. Но уверенность приходила прежде всего в объятиях Мишеля: ее тело — самое верное вложение капитала, — ведь оно давало ей наибольшее наслаждение.