Любовь и сон - [37]
В двенадцать лет Флойд видел, как хоронили его мать, умершую при родах своего последнего ребенка и одновременно первой дочери (младенец тоже умер). На похоронах не было проповеди, никто не читал заупокойную, не пел гимнов; гроб сколотил сам отец, могилу вырыли братья.
Тем летом Флойд впервые услышал сквозь сон, как под окном выкликали его имя.
Он проснулся и стал слушать, не повторится ли зов, держа в памяти звук и направление. Зов не повторился, но, казалось, затих за окном, ожидая. Как-то умудрившись не потревожить спавших тут же братьев, Флойд выбрался из кровати и проворно перелез через подоконник. Это была самая короткая ночь в году, светила полная луна; видно было как днем — только тот, кто его звал, не обнаруживался. Тем не менее он повел Флойда, и тот, не видя его, поверил, что звавший знает, куда и зачем.
Он шел вниз по тропе, утопленной в скалах, потом вдруг почувствовал, что оставлен в одиночестве, действовать по собственному усмотрению — так, бывало, его старик покажет ему, как мотыжить борозды, и дальше сам, как знаешь. Он бесшумно зашагал дальше на длинных босых ногах и наконец начал замечать на тропе других. Один или двое, мужчина, женщина; минуя их, он заглянул каждому в лицо, но они его не замечали. Он догнал высокого мужчину в черной шляпе с висячими полями и, всмотревшись, узнал его: лицо искажала гримаса, грудь была разворочена пулей — прошлой зимой этого человека застрелил помощник шерифа.
Благослови вас Господь, произнес Флойд, но сосед не ответил. Появился еще народ, на круто устремлявшейся вниз тропе обнаружилась развилка, которой Флойд не помнил. Он заметил, что все они исчезают в расселине, куда отовсюду сходятся целые толпы: кто-то был связан, кто-то наг, кто-то беззвучно стонал, кто-то смеялся. Когда поток принес его к самой расселине, Флойд воспротивился, вовсе не желая входить; тут какая-то женщина, уже туда шагнувшая, обернулась на ходу, словно кто-то ее окликнул, и взглянула на Флойда. На руках ее, завернутый в ее саван, лежал ребенок, который умер вместе с ней. Прочие спускавшиеся в гору протискивались мимо, толкали женщину — можно было подумать, они торопятся на ночлег; наконец толпа увлекла ее за собой, однако до самого последнего мига лицо ее было обращено назад, к Флойду.
Когда он вернулся к окну своей хибары, солнце добралось до верхушек гор. Поставив ногу на подоконник, чтобы забраться внутрь, он увидел в окружении братьев собственное спящее тело, не переменившее позы, с тех пор как он заслышал зов.
Звала ли она его за собой? Что бы случилось, если б он за нею последовал? А может, она просто удивилась, узрев его среди мертвых и не зная, присоединился он к ним или все еще жив?
Он слышал, что по смерти человек возносится на небеса или спускается под землю, в преисподнюю. Так говорится, объясняла его мама, в большой Библии, что на комоде, но он знал, что мать ее не читала, так же как и его старик. Оба они были неграмотные.
Почему мертвые спускались по горному проходу, а не сидели на месте — на земле, в небесах или под землей? Он положил ладонь на коричневую книгу, шершавую и тяжелую, как бревно, — ответ должен быть где-то внутри.
В тот год «Удача» открыла Второй Номер и привезла вагоны кирпичей для постройки склада, школы и больницы; по холмам вылезли, как грибы, новенькие желтые домики, пахнувшие креозотом и толем. Старшим братьям Флойда тоже досталось по одному, и они спустились с горы, а вместе с ними и Флойд — он жил то с одним братом, то с другим в их неотличимых обиталищах. Там он пошел в школу, где учительница, нанятая компанией, научила его читать, петь песни об Америке и писать ручкой со стальным пером. Флойд очень старался, вслушиваясь в ее малопонятный птичий щебет (взгляд его частенько бывал обескураживающе настойчив, большие уши казались настороженными, как у лисицы), овладел грамотой и взялся за Библию в надежде что-нибудь оттуда извлечь. Он открывал ее на случайной странице и пробегал взглядом по тесно заполненным строчкам, пока не бросится в глаза какое-нибудь слово, с него он начинал читать, прозревая иногда истину за словами или в них — истину, которую еще не умел высказать, ту не понятую им истину, которая мелькала на лице матери, на лицах других людей, что шагали по горному проходу.
За двадцать лет до того, как был открыт Второй Номер, Удачинская угольно-коксовая купила гору Кабаний Хребет — не видимую всем поверхность, а только права на минералы в недрах. Права на участок, лежавший под его пятьюдесятью акрами крутого склона, дед Флойда Шафто запродал по пятидесяти центов за акр и считал, что не остался внакладе; он был неграмотен (длиннющий документ подписал загогулиной, удостоверенной свидетелями и нотариусом) и не имел понятия о том, что отдал «Удаче» не только уголь под почвой, но и право добывать его тем способом, какой компания сочтет подходящим. Тогда об этом никто не задумывался, поскольку способа извлечь уголь из Камберлендских гор никакого не существовало; иное дело потом, когда появились поезда.
