Любовь и смерть Ивана Чагина - [17]

8

В селе Малая Грушица остановились на постой в чистой избе у писаря волостной управы. Эти места были знакомы Ивану. Весной девятнадцатого года здесь шли бои за Белебей. Потом была Уфа. Стояли севернее города, вверх течению Белой в селении Красный Яр. Прибыли раньше других соединений на два дня. Иван положил свой мешок под деревянную кровать, сунул в карман пистолет и отправился по селу собирать молодёжь. Когда-то была комсомольская ячейка, но с началом зимы парни разъехались в города на работу. Расспросив мальца в рваном кожушке, Чагин, заметив у высоких ворот трёх парней с цигарками, направился к ним. Сразу понял, что не будет разговора. Хорошо одеты юноши. В сапогах, в распахнутых полушубках. Лица гладкие и красные от выпитого вина. Смотрят на Ивана полупрезрительно и надменно. «Из казаков, — решил Чагин. — Такие ребята с обрезами гуляют вечерами по селу. Они тут вершат суд и расправу. Большое село и богатое. Даже война не особо оставила свой след. Нет сгоревших хат и домов».

— …И ты будь здоров, — отозвался на приветствие коренастый парень с перебитым носом.

— Чего вынюхиваешь? Красная ящейка? — Хохотнул высокий в белой кубанке юноша призывного возраста.

— Сала захотел. Вот и прикатил. — Начал приплясывать рябой хлопец в войлочных сапогах и в старом полушубке. — В городе сала нет? К весне и не будет. Живоглоты ездят и ездят…

С колокольни донёсся брякающий звон. Будто колотили в колотый чугунок. Сигналят. Но кому? Иван обиделся на такой приём. Хотел достойно ответить контрикам, но сжал свою гордыню в кулак и невозмутимо сказал:

— Сало есть. И хлеб есть, а вот патрончиков бы к этой машинке купить — не мешало бы. — вынул длинноствольный пистолет «Парабеллум». Парни замешкались. Уважительно поджали губы.

— Девятый калибр. Нету. Хоть бы и были, не про твою честь. — Проворчал коренастый парень, запахивая шубу.

— Может, кто продаст. И надо-то пару десятков. Деньги есть. Смогу сменять на бомбу. — Показал ручную яйцевидную гранату Лемона, называемую красноармейцами «лимонкой».

— Иди провокатор. Не обломится. Оружие сдали. — Злобно плюнул на снег высокий парень в новой шапке-кубанке.

По улице мчались сани. Стоя, правил боец из отряда ЧОН. Увидев Ивана, махнул рукой и стал разворачивать коня.

— Падай в сани. Гребнев кличет. Срочно. Уезжаем.

Перед полднем отряд въехал в село Замётное. Солнце растопило снег на дороге. В колеях образовались грязные ухабы. Не останавливаясь у сельского совета, направились к последнему куреню, находившемуся немного поодаль от улицы, на краю старой балки. Гребнев вызвал хозяина, попросил запереть в амбар собак. Хозяин испуганно крестился, щурил круглые жёлтые совиные глаза.

Пригнали с огорода трёх тупомордых волов, надели деревянные хомуты — ярма. Начали быстро раскидывать деревянными вилами солому. Иван увидел сначала башню, пулемётные щитки. Разобрал полузатёртую надпись: «Перунъ». В полумраке обрисовался тёмно-зелёный корпус боевой машины. Парни пытались выкатить на свет броневик, чтобы удобнее было пристроить верёвки с быками. Через час из овина зажиточного крестьянина выволокли в улицу новый «Ланчестер». Это была высокоскоростная английская машина, имевшая два пулемёта и пушку, самую толстую броню и запас горючего на 180 километров. Гребнев проверил баки. Потребовал тёплой воды.

— Как хлеб-соль? Приготовили встречать нас. Загляни в трюм, есть ли ленты и снаряды. Знакома такая машинка? — Хромая на деревянном протезе вокруг броневика, хмыкая, качал головой секретарь.

— Приходилось ремонтировать. Помогал снаряжать. — Ответил Чагин, заглядывая в темноту боевого отсека.

Запасливые мужички тащили с полей войны оборудование, оружие, надеясь приспособить в хозяйстве, или обменять на что-нибудь более полезное. Каждый крестьянин — это ещё и солдат, и матрос. Может не только пахать, но и торговать на базаре, собственными продуктами, если окажутся излишки.

— Товарищ секлетарь. Возьмите от греха подальше. Ведь хорошая машина. Недавно нашёл в Шпильной балке. Приволок. Думал снять лишнее и плуг цеплять. Лошадей на войне побили рабочих, а пахать надо, — сепетил по-бабьи, сухопарый мужчина с изуродованной правой рукой.

Осмотрел Иван колёса. Удивился. Чистые. Нет на них свежей грязи. Сунулся в овин. Тоже чисто. Если бы тащили по снегу, по лужам, то обязательно нападало с колёс и осей разного сора. Выходит, броневик давно стоит в овине, в соломе замаскированный. Это сразу понял Гребнев, заливая воду в радиатор, приказал допросить хозяина, соседей.

Коренастый парень-казах уверенно крутил заводную ручку. Гребнев сидел в кабине, подкачал топливо, проверил коробку перемены передач. Двигатель кашлял, но запускаться не собирался. Оказались баки полными. Ящики с пулемётными лентами и снарядами загружены полностью. Двигатель неожиданно громко кашлянул, выпустив большое белое облако дыма. Зарокотал строго и привычно. Толпившиеся парни попятились в стороны. Гребнев минут пять прогревал двигатель. На рокот броневика собирались любопытствующие крестьяне. Стояли группами. Перешёптывались, показывая пальцами.

Гребнев махнул рукой, указывая на сиденье. Иван достал раскладную фотокамеру, взглянул на солнце, дескать, условия съёмки хорошие, но секретарь, мотнул головой, приглашая занять место в башне. За селом Иван проверил скорострельную 37-милимметровую пушку системы Маклена, пулемёты. Всё исправно и заботливо смазано свиным салом.