Любовь и лейкопластырь - [22]

* * *

Молчание, царившее за дверью, показалось Морин зловещим. Свет, который пробивался из-под нее, говорил о том, что все в сборе. Тогда откуда эта гробовая тишина? Когда дверь, наконец, открылась, увиденная картина поразила Бессетта: семь человек мрачно смотрели прямо на них. Он вспомнил об одном авангардистском фильме, который недавно видел в своем клубе. Морин стало не по себе. Она вошла первой и втащила за собой Фрэнсиса, у которого возникло ощущение, что он – диковинный зверь, выставленный на обозрение в зоопарке. Морин закрыла за ним дверь. Он собрал всю свою храбрость и все-же слегка дрожащим голосом объявил:

– Мое имя – Бессетт…

Никакой реакции не последовало. Его продолжали молча изучать.

– Я пришел попросить у вас прощения за наше опоздание…

Опять – ни слова. Фрэнсису показалось, что он произносит речь на кладбище или в музее, среди статуй.

– …и это не по нашей вине… и… и…

Не двигаясь с места, Пэтрик отчетливо произнес:

– Валите отсюда!

Непривычный к такому обращению, Фрэнсис окончательно растерялся.

– Простите?

Пэтрик резко поднялся.

– Вы что, не поняли? Валите отсюда, пока я не вышвырнул вас в окно!

По вечерам в своей комнате Бессетт часто думал о том, как ему придется знакомиться с родителями девушки, которую он полюбит. Во всех романах, которые он прочел по этому поводу, писали о первоначальной стеснительности обеих сторон, но ни один автор не указал, что можно быть принятым таким вот образом. Он совершенно растерялся и не знал что предпринять, чтобы сохранить свое достоинство и, в то же время, не поссориться со своими будущими родственниками. Чувствуя приближение опасности, Морин стала с ним рядом и оказалась в кругу электрического света. Увидев подбитый глаз дочери, Бетти вскрикнула:

– Морин… что с вами случилось?

Все сразу же вскочили с мест, словно материнский крик освободил их от оцепенения. Шон подошел к Бессетту.

– Зачем вы ударили сестру?

– Я?

Но на этом месте воспоминания Бессетта о том, что произошло дальше, оборвались, поскольку старший сын О'Миллой нанес ему удар такой силы, что, выпустив из рук зонтик и шляпу, Фрэнсис влетел в открытый буфет и распластался там, потеряв сознание. Злорадным смехом Пэтрик приветствовал этот мастерский удар. Морин, недолго раздумывая, со всего размаха дала Шону оплеуху, и он ответил ей тем же, да так, что девушка отлетела в угол комнаты. Бетти кричала и призывала Небо себе в помощь. Лаэм, который не мог переносить, чтобы трогали его сестру, ударил Шона кулаком в солнечное сплетение, и тот принялся ловить ртом воздух, словно рыба, выброшенная на берег. Чтобы защитить честь семьи, Руэд набросился на Лаэма, но в это время Морин схватила вазу с цветами и разбила ее о голову самого младшего брата. Тот, схватившись руками за голову, упал на стул. Почувствовав азарт битвы, Пэтрик взобрался на стол и стал подзадоривать дерущихся. Бетти сбегала на кухню и вернулась оттуда с качалкой для теста. Фрэнсис, придя в себя, начал выбираться из буфета, чтобы поспешить на помощь Морин, которую Молли схватила и держала за волосы, но на пути ему попался Шон, который тоже собирался броситься в драку, и, нарвавшись на удар его правой, Бессетт возвратился в буфет, откуда больше не выходил. Освобожденная Шейлой, которая продолжала объясняться с Молли при помощи пощечин с чисто ирландской добросовестностью, Морин схватила Шона за ноги. Гигант не мог двинуться с места в то время, как Лаэм наделял его ударами, на которые тот не мог ответить. Он очень быстро упал бы, если бы Руэд с еще затуманенной головой не поспешил ему на помощь. Это было всеобщее побоище, в котором участвовали и парни, и девушки, и мебель, и посуда. Как только кому-то удавалось выбраться из свалки, он сразу же хватал что-то из посуды и разбивал ее о первую же подвернувшуюся голову, а затем снова бросался в эту кипящую лаву. Воодушевленный Пэтрик издавал боевые кличи древнего клана из Югхела, а Бетти вся в слезах изо всех сил била качалкой по задам, высовывавшимся из кучи, не заботясь о том, кому они принадлежат. Крики, резкие голоса девушек, ругательства мужчин усиливались звоном разбиваемой посуды, треском разваливающихся стульев и шумом переворачиваемой мебели. Бессетт в это время отдыхал в своем буфете, словно святой в нише собора.

Благодаря ограниченному пространству комнаты, Морин, Шейла и Лаэм еще не пали под напором атак Шона, Руэда и Молли. Внезапно кто-то постучал в дверь. На стук не обратили никакого внимания. Гостю ничего не оставалось, как войти самому. Это был Сэмюэль О'Кейси, сосед О'Миллой сверху. Он очень вежливо снял фуражку и обратился к Пэтрику, который все еще стоял на столе, как Атилла на кургане:

– Сосед, вы скоро закончите? Уже пол-одиннадцатого. Мы с женой хотели бы послушать последние новости…

Несчастный Сэмюэль так и не узнал, что ответил ему Пэтрик, так как в тот самый момент, когда он высказывал свою просьбу о тишине, пришедший в себя Бессетт, опьяненный яростью при виде растрепанной Морин, уцепившейся в Молли, вырвался из буфета, схватил на ходу чудом еще уцелевший чайник для заварки чая и с силой разбил о его лысую голову, приняв его за своего противника. Сэмюэль сразу же потерял всякий интерес к политике и к радио. А разъяренный Фрэнсис даже не обратил внимания на упавшего соседа.