Любовь и другие виды спорта - [10]

— Но вам-то, кобелям, позволяется гулять налево и направо!

— Не то чтобы позволяется. Просто большинство женщин ничего другого от мужчин и не ждут. Они привыкли считать, что мужики — сволочи, что это норма, с которой приходится мириться. Мол, все они одинаковы, и чего с них взять. — Я пожал плечами. — У нас же более высокие требования.

— Это несправедливо! — заорала Карен.

— Никто и не говорит, что справедливо. Но такова жизнь.

— Да пошел ты!

Несколько секунд мы сверлили друг друга взглядами, потом я откинулся на спинку кресла и распахнул окно позади себя. Затем мы молча поменялись местами — как всегда после тяжких психологических сеансов. Карен уселась за мой стол, порылась у себя в сумочке, вытащила сигарету и закурила. Она судорожно затягивалась и выдыхала дым в окно.

— А почему ты ни разу не сосватал меня кому-нибудь из своих приятелей? — вдруг спросила она.

— Думал, тебе не нужна помощь.

Карен сделала еще одну длинную затяжку. Она выглядела измученной и обессиленной.

— Теперь нужна.

* * *

Вечером я обнаружил в почтовом ящике большой пухлый конверт. Моя последняя рукопись. Очередной журнал отослал ее обратно.

Я механически открыл конверт и заглянул внутрь. Так и есть. К первой странице моего творения кто-то прилепил записку следующего содержания:

Уважаемый мистер Лафферти,

благодарим Вис за предоставленную рукопись.

Безусловно, в Вашем творчестве заметен большой потенциал, но, к сожалению, присланный нынешний материал показался нам настолько однобоким и плоским, что разочаровал нас.

Желаем успеха в поисках издателя.

Редакция.

Вот интересно, будучи «однобоким» и «плоским», мог ли мой рассказ не разочаровать их?

Глава пятая

Два дня спустя, в субботу, я столкнулся с Алексом в спортзале. Накануне он ходил на свидание. Познакомился с кем-то в метро. Тоже мне, нашел место для знакомств. И похоже, все закончилось не так, как он рассчитывал.

— Неужели такая уродина? — изумился я, увеличивая вес штанги.

— Да нет, нормальная вроде. Мордашка там, фигурка. И сынишка у нее славный. Но у нее язык проколот, а я этого не переношу.

— То есть у нее в языке железяка? — развеселился я.

Алекс сморщился:

— Ужас как противно. Я даже целоваться с ней не смог.

— Куда же ты смотрел, когда знакомился?

— Наверное, она ее специально нацепила для такого случая. — Его аж передернуло. — Куда катится молодежь? Что за мания дырявить себя где ни попадя? Откуда это вообще пошло? В наше время такого точно не было.

— Говорят, это способ самовыражения.

— Самоувечья, вот чего это способ, — пробурчал Алекс. — Это как те придурки, что как-то раз показывали у Опры[5]. Прикинь, они настолько офигели от своей тупой житухи, что режут руки и ноги бритвами ради новых ощущений.

Теперь меня передернуло — от изумления.

— И давно ты смотришь Опру?

— Да всю жизнь.

— Ты же в это время на работе?

— Ее повторяют вечером, после новостей в одиннадцать. Просто класс. Очень советую.

— Это же передача для женщин.

— Ничего подобного, это передача о женщинах, — поправил он. — А для нас с тобой золотая жила. Там все: о чем женщины думают, что им нравится, что их раздражает, какие книги они читают. Чего они хотят от мужиков. Что их возбуждает.

— И что, обо всем этом там говорят?

— Ага. В этом шоу есть все, что нужно знать, чтобы затащить красотку в постель, — прокряхтел Алекс сладострастно. — Серьезно, чувак, им стоит ориентировать вечерний повтор на мужиков. Может, даже переименовать, ну, типа «Как ублажать женщин».

— Надо будет поглядеть, — сказал я почти серьезно.

— Так вот, не то чтобы я против пирсинга в принципе. Например, проколотые уши — это нормально. Меня даже дырявый пупок не раздражает, по-своему сексуально. Но губы, или брови, или нос, или… язык! Это же, на хрен, омерзительно. И как назло, половина моих знакомых прокололи себе языки!

— Я слышал, от этого оральный секс только слаще.

— Я тоже чего-то такое слышал. — На лице Алекса отразились недоверие и ужас. — Но это же извращение. Может, я и идиот, но стараюсь держать свой инструмент подальше от колюще-режущих предметов.

— Полностью согласен, — ухмыльнулся я.

— Молоденькие свистушки, конечно, дело хорошее, но в последнее время я все чаще размышляю, не переключиться ли на ровесниц. У них тоже полно тараканов в башке, но по крайней мере металлоискатель на их языки не реагирует.

— Слушай, а Тошнотик все еще жива?

Алекс пожал плечами:

— Наверное. Может, звякнуть ей?

Пару лет назад мы с Алексом условились запоминать его многочисленных подружек по какой-нибудь особой примете. Запутаться в его женщинах ничего не стоило, к тому же имена часто повторялись. В основном мы давали простые и незатейливые прозвища, например, его новая знакомая получила кличку Дырявый Язык. Попадались и более оригинальные, вроде Прокурорши — помощницы окружного прокурора, склонной к легкому садо-мазо. После пары экспериментов подобные «забавы» не столько возбуждали Алекса, сколько пугали.

Тошнотик работала на телевидении. На втором свидании они с Алексом отправились в ресторан, где выдули две бутылки вина, и, судя по всему, дама не рассчитала свои силы. Все обошлось бы, если б им не захотелось пойти в кино — целоваться в темном зале и все такое. Ковыляя по вестибюлю кинотеатра, бедолага еле переставляла ноги на шпильках, а потом и вовсе рухнула физиономией в пол. После того как ее подняли и мало-мальски привели в чувство — интересно, кто в этот момент испытывал большую неловкость? — она заявила, что в полном порядке. Но через десять минут после начала сеанса, когда действие алкоголя усилилось, ее вывернуло прямо на сидящих впереди зрителей. А наутро она проснулась с таким смачным фингалом, что ей пришлось звонить на работу и просить больничный. Отсюда и прозвище.