Любовь и честь - [16]

И тогда маркиз Дюбуа, прижатый к перилам толпой гостей, крикнул:

— Да здравствует императрица всея Руси! Урра!

— Урра! Урра! — старательно подхватили все гости, словно императрица, закутавшаяся в соболя, могла слышать каждого и в зависимости от усердия будет решать, кого казнить, а кого миловать.

Маркиз махнул музыкантам, и танцы продолжились прямо на веранде. Все так неистово плясали, словно царица и впрямь награждала за это.

— Царица приехала отпраздновать оттепель. Русские всегда так ждут весну, — неожиданно произнесла незнакомка.

— Вы… хорошо говорите по-английски.

— Вы тоже… для немца.

— Я не немец. Просто служил в прусской армии.

— Это там вас учили танцевать?

Я подозрительно взглянул на нее, но, увидев в ее глазах искорки смеха, вдруг рассмеялся.

— Никогда раньше не бывал на балах, — признался я и тут же пожалел, что сказал это.

— Тогда понятно.

— Вы имеете в виду мой танец?

— Нет. Ваше лицо… Вы здесь, наверное, единственный, кто что-то чувствует.

Я растерялся.

— А мне казалось… все такие… веселые.

— Не следует всегда доверять своим глазам. На Руси способны чувствовать только те, у кого в животах пусто и кто идет хотя бы взглянуть на чужое великолепие и богатство, — она кивнула на сотни крестьян с факелами, шагавших за блестящим кортежем царицы в надежде на милость.

Как странно… Я признался, что никогда не был на балах, и она высказала мне одну из своих тайных мыслей.

— Вижу, вы уже познакомились с моей дочерью, — раздался голос позади меня.

Я повернулся и увидел лорда Шеттфилда.

— А я все думал, как вам удалось так быстро добраться сюда. Маркиз Дюбуа рассказывал невероятные вещи. Он утверждает, будто вы с другом проделали весь путь от Парижа до Петербурга в открытых санях! Надо было сильно спешить, чтобы, не дожидаясь корабля, отважиться на такое.

— У меня морская болезнь, и я предпочел добираться по суше.

— Но это гораздо опаснее.

— Ну что вы! За исключением волков и казаков, нам ничто не угрожало.

Франклин советовал мне говорить громко и держаться самоуверенно до наглости. Оркестранты уже вошли в дом, но на веранде было еще много гостей, беседовавших друг с другом. Все вдруг стихли, едва услышав слово «казаки», хотя я, невзирая на советы Франклина, говорил не так уж и громко.

В наступившей тишине лорд Шеттфилд резко рассмеялся.

— У вас в Виргинии нет казаков, мой юный друг. Вы даже не знаете, как они выглядят.

Все засмеялись, покачивая головами, словно удивляясь моей глупости.

— На них были волчьи накидки, а у вожака был шлем из головы волка, — чуть громче сказал я.

На этот раз молчание было оглушительным.

— Господа! — поспешно вмешался Дюбуа. — А не станцевать ли нам еще один танец?

Он сделал знак оркестру, и гости потянулись в зал, смеясь и оживленно беседуя, словно ничего не случилось.

— Прошу простить меня, джентльмены, но завтра рано вставать, — вслед за этими словами лорд Шеттфилд откланялся и удалился.

Я поискал глазами его дочь, но ее нигде не было. Зато я увидел ухмыляющегося Горлова, который направлялся ко мне.

— Ну, ты и учудил!

— А что, казаки здесь запретная тема?

— Казаки-разбойники не существуют потому, что это ставит императрицу в неловкое положение.

— Что же это за страна, в которой для того чтобы быть хорошим гражданином, надо быть слепым?

— А ты в какой стране живешь?

— Надеюсь, что скоро буду жить в лучшей, чем твоя.

— Баран ты, понял? Я вот сейчас напьюсь и тоже буду таким же бараном, тогда и продолжим нашу беседу, — махнул рукой Горлов и пошел мимо шепчущихся о чем-то Дюбуа, Мицкого и Шеттфилда.

А я снова задумчиво посмотрел на ослепительный кортеж императрицы, окруженный толпой верноподданных крестьян.

* * *

Горлова я нашел за одним из банкетных столов, где он вливал в себя добрую порцию спиртного.

— Пойдем отсюда, Сергей. По-моему, я и так наделал достаточно глупостей для первого раза.

— Вздор, — фыркнул он, наливая себе водки. — Пить и дебоширить — один из путей к успеху и признанию. Пока не напьешься, здесь тебя не признают.

— Пойдем, пойдем, — я потянул его к выходу.

Но, когда мы пробирались к саням, нас догнал слуга маркиза.

— Господа! Маркиз Дюбуа хотел бы поговорить с вами.

Нас провели в маленькую деревянную хижину, расположенную неподалеку от дома. Я искоса взглянул на Горлова.

— Нас что, в сарай ведут?

Он мрачно пожал плечами. Трезвый он ничего не боялся, а пьяный вообще на все плевал.

Слуга постучал в дверь и, не дожидаясь ответа, отворил ее, пропустив нас внутрь. Мы оказались внутри домика садовника, где всюду лежали грабли, мотыги, садовые ножницы и лопаты. При свете единственной свечи нас поджидали маркиз Дюбуа и князь Мицкий, коротавшие время за курением трубок и водкой.

Дюбуа заговорил первым.

— Завтра мы и кое-кто из наших друзей отправляем очень ценный груз в Москву. Нынешняя политика двора такова, что разбойников-казаков не существует, и поэтому мы не можем отправить эскорт для охраны. Но если вы видели Волчью Голову…

— Клод! — нервно одернул его князь, словно само это имя было под запретом.

— Или того, кого вы приняли за Волчью Голову, — не обращая на него внимания, продолжал маркиз, — и казаки рыщут здесь, в окрестностях Санкт-Петербурга, мы вынуждены считаться с этой угрозой.