Любопытное приключение - [4]

На следующий день около полудня Рэйбурн, по обыкновению, пришел с рапортом. Я сразу оборвал его:

— Бросьте эти глупости. Мы с вами напали на маленького, бедного поросенка, в котором не больше зла, чем в молитвеннике.

Сержант казался удивленным и сказал:

— Вы знаете, что я действовал по вашему приказу, сэр, и достал кое-что из его писания.

— И что же в нем такого? Как вы достали?

— Я посмотрел в замочную скважину и увидел, что он пишет. Когда я решил, что он уж дописал, то слегка кашлянул и увидел, что он смял бумажку, бросил в огонь и оглянулся кругом, смотря, не идет ли кто. Затем он опять уселся так же удобно и беззаботно, как прежде. Тут я вошел и послал его за чем-то. Он не выказал ни малейшего неудовольствия, а сразу встал и пошел. Уголь в печке был только-что зажжен. Записка завалилась за кусок угля сбоку, но я вытащил ее. Вот она. Она даже почти не обгорела, видите.

Я взял бумажку и прочел в ней две-три фразы, затем отпустил сержанта, велев ему прислать во мне Уэбба. Вот содержание всей заметки:

„Полковник, я ошибся относительно калибра трех ружей, описанием которых я оканчивал свой доклад. Они восемнадцатифунтовые. Остальное вооружение описано верно. Гарнизон остается в том же положении, как я доносил, за исключением того, что две роты легкой пехоты, которые предполагалось послать во фронт, остаются пока здесь, не мог узнать надолго ли, но скоро узнаю. Мы довольны, что, принимая все в соображение, дело лучше отложить до“…

Тут письмо прерывалось, так как Рэйбурн кашлянул и не дал писаке кончить. Вся моя любовь в мальчику, все уважение к нему, все сострадание к его положению сразу пропали при этом позорном открытии его хладнокровной низости.

Но мне было не до того. Тут было дело, дело, требовавшее глубокого и немедленного внимания. Мы с Уэббом со всех сторон обсуждали этот вопрос. Уэбб сказал:

— Какая жалость, что его прервали! Что-то откладывается, но что такое и на какое время? Может быть, он высказал бы это дальше, набожный, маленький змееныш!

— Да, — сказал я, — мы немножко дали маху. Но кто это „мы“ в письме? Заговорщики-ли это внутри форта или вне его?

Это „мы“ было неприятно внушительно, однако, над ним голову ломать не стоило и мы перешли в более практическим вещам. Прежде всего мы решили удвоить караул и держаться возможно на-стороже. Затем мы было подумали призвать Уиклоу и заставить его во всем признаться; но это было неразумно до тех пор, пока не испытаются другие способы. Нам необходимо было добыть еще записок, и мы напали обдумывать план действий в этом направлении. Нам пришла мысль: Уиклоу никогда не ходил на почту; может быть, старая конюшня служила ему почтой? Мы послали за моим доверенным писцом, молодым немчиком Стерном; он был чем-то вроде природного сыщика. Я рассказал ему все дело и приказал заняться им. Через час мы узнали, что Уиклоу опять пишет. Вскоре после того пришло известие, что он просится в город. Его задержали немного, и тем временем Стерн отправился в конюшню и там спрятался. Через несколько времени явился туда Уиклоу, осмотрелся кругом, спрятал что-то в углу под сор и как ни в чем не бывало ушел назад. Стерн вытащил спрятанную вещь-письмо я принес нам. На нем не было ни адреса, ни подписи. В нем повторялось то, что мы уже читали, и прибавлялось следующее:

„Мы думаем, что лучше отложить дело до тех пор, пока не уйдут обе роты. Я хочу сказать, что четверо внутренних так думают. Не сообщался с остальными из боязни привлечь внимание. Говорю четверо, потому что мы двоих потеряли; их взяли во фронт тотчас же по принятии. Положительно необходимо взять двух на их место. Двое ушедших были братья из Тридцатимильного пункта. Мне нужно открыть нечто весьма важное, но я не могу доверить этого настоящему способу сообщения. Испытаю другой“.

— Маленький негодяй, — сказал Уэбб, — кто бы мог предположить, что он шпион? Однако, это ничего не значит, разберем все обстоятельства дела и посмотрим, в каком оно положении. Во-первых, мы отыскали в своей среде мятежника и шпиона, которого мы знаем; во-вторых, открыли, что в нашей среде существует еще три мятежника, нам неизвестных; в третьих, шпионы попали к нам очень простым и легким способом, а именно, затесавшись в солдаты союзной армии, и, очевидно, двое из них перешли на нашу сторону и были взяты во фронт; в четвертых, существуют вспомогательные шпионы „вне“ форта — число их не определено; в пятых, у Уиклоу есть важное дело, которое он боится сообщить „прежним способом“ и собирается „испытать другой“. Вот как обстоит дело. Теперь что нам предпринять? Схватить ли Уиклоу и заставить его признаться или поймать того, кто берет письма из конюшни, и заставить его рассказать все, или же сидеть смирно и ждать, что будет дальше?

Мы порешили на последнем, рассудив, что пока нам нет надобности прибегать к крайним мерам, так как очевидно, что заговорщики будут ждать, пока эти две роты перестанут стеснять их. Мы снабдили Стерна полнейшими полномочиями и приказали ему употребить все усилия, чтобы узнать другой способ сообщение Уиклоу. Мы затеяли смелую игру и на этом основании решили возможно дольше удалять от него всякое подозрение. Стерну было приказано немедленно возвратиться в конюшню и, если еще она не была занята, положить письмо на прежнее место, предоставив его заговорщикам.