Люблю твои воспоминания - [16]

Уставшая, но узнаваемая. Не знаю, что я ожидала увидеть. Полностью изменившуюся женщину, при взгляде на которую людям сразу станет понятно, что она прошла через тяжелое испытание? А вот что говорит мне зеркало: никто ни о чем не догадается, просто взглянув мл меня. Никогда нельзя узнать о человеке все, просто посмотрев на него.

Мой рост пять футов пять дюймов, волосы средней длины ложатся на плечи. Их цвет — что-то среднее между русым и каштановым. Я человек середины. Не толстая, но и не тощая, делаю зарядку два раза в день, немного бегаю, немного гуляю, немного плаваю. Ничего чрезмерного, ничего недостаточного. Ни на чем не помешана, ни к чему не пристрастилась. Меня нельзя назвать общительной, но и стеснительной тоже нельзя, во мне есть оба эти качества, проявляющиеся в зависимости от моего настроения и от событий вокруг. Я никогда ни к чему не прикладываю больше усилий, чем требуется, и получаю удовольствие от большинства вещей, которые делаю. Нечасто скучаю и редко жалуюсь. Когда я пью, то пьянею, но никогда не отключаюсь и не мучаюсь похмельем. Мне нравится моя работа, но я не люблю ее. Я симпатичная, не сногсшибательная, не уродина; не жду слишком многого, потому глубоко не разочаровываюсь. Редко бываю сильно возбуждена, но и полностью спокойна тоже, однако многое меня интересует. Я нормальная. Ничего захватывающего. Я смотрю в зеркало и вижу этого среднестатистического человека. Немного уставшего, немного грустного, но не разваливающегося на части.

Смотрю на мужчину рядом с собой и вижу то же самое.

— Простите? — Парикмахер прерывает мои размышления. — Вы хотите состричь всё? Вы уверены?

У вас такие здоровые волосы. — Он перебирает их пальцами. — Это ваш натуральный цвет?

— Да, обычно я его немного оттеняла, но перестала из-за… — Я чуть не говорю «ребенка». Мои глаза наполняются слезами, и я смотрю вниз, но он думает, что я киваю на свой живот, спрятанный под пелериной.

— Из-за чего перестали? — спрашивает он.

Я продолжаю смотреть вниз и вожу по полу ногой. Старый трюк с шарканьем. Не могу придумать, что бы ему сказать, и делаю вид, что не слышу вопроса.

— Вы сказали, что прекратили из-за чего-то.

— Мм… да. — Не плачь. Не плачь. Если ты начнешь сейчас, то не остановишься никогда. — Да я не знаю… — бормочу я и наклоняюсь, будто мне необходимо порыться в стоящей на полу сумке. Это пройдет, это пройдет. Когда-нибудь, Джойс, все это пройдет. — Я перестала, чтобы не портить волосы химикатами.

— Хорошо, вот как это будет выглядеть. — Он собирает мои волосы сзади. — А что, если мы сделаем прическу, как у Мэг Райан во «Французском поцелуе»? — Он вытягивает пряди во все стороны, и я выгляжу так, будто засунула пальцы в розетку. — Получается очень сексуально, волосы растрепаны, словно вы только что встали с постели. Или мы можем сделать так. — Он еще немного возится с моей головой.

— А мы не можем ускорить процесс? Меня тоже на улице ждет такси. — Я смотрю в окно. Папа болтает с водителем.

Они оба смеются, и я немного расслабляюсь.

— Ну что ж… Но это нельзя делать на скорую руку. У вас такие густые волосы…

— Ничего страшного. Я разрешаю вам спешить. Просто отрежьте их все. — Я снова смотрю на такси.

— Дорогая, мы же должны оставить несколько дюймов. — Он опять поворачивает мое лицо к зеркалу. — Мы же не хотим сделать из вас Сигурни Уивер из «Чужого», правда? Мы сделаем вам челку набок, очень утонченно, очень модно. Я считаю, вам это пойдет, подчеркнет высокие скулы. Что вы об этом думаете?

Мне наплевать на мои скулы. Я хочу состричь всё.

— Почему бы нам попросту не сделать вот так? — Я беру у него ножницы, отрезаю свой хвост, а затем протягиваю ему и то и другое.

Он ахает. Хотя больше это напоминает писк.

При виде моего парикмахера, в руке которого сжаты длинные ножницы и десять дюймов волос, у американца отпадает челюсть. Он поворачивается к своему парикмахеру и хватает ножницы до того, как гот успевает отрезать следующую прядь.

— Не надо, — показывает он в мою сторону, — делать этого со мной!

Парикмахер с хвостом вздыхает и закатывает глаза:

— Конечно нет, сэр.

Американец снова начинает чесать левую руку:

— Наверное, меня кто-то укусил. — Он пытается отвернуть рукав рубашки, и я наклоняюсь в кресле, стараясь взглянуть на его руку.

— Пожалуйста, сидите спокойно.

— Пожалуйста, сидите спокойно. Парикмахеры говорят в унисон. Потом смотрят друг на друга и смеются.

— Что-то смешное сегодня в воздухе, — замечает один из них, и мы с американцем смотрим друг на друга.

Действительно, смешное.

— Сэр, пожалуйста, смотрите в зеркало. Американец отворачивается.

Мой парикмахер кладет палец мне под подбородок и в очередной раз поворачивает мое лицо к зеркалу. Он протягивает мне мой хвост:

— Сувенир.

— Мне это не нужно.

Я отказываюсь брать у него свои волосы. Каждый дюйм этих волос связан с тем, чего теперь нет. С мыслями, стремлениями, надеждами, желаниями, которых больше не существует. Я хочу начать сначала. С новыми волосами.

Он начал придавать прическе форму, и я смотрю, как медленно опускается на пол каждая отрезанная прядь. Голове становится легче.

Волосы, которые выросли в тот день, когда мы купили кроватку. Чик.