Любительский вечер - [4]

Они вместе дошли до дверей и обменялись крепким рукопожатием.

— И вот еще что, — прервал он ее, когда она благодарила его, — прежде чем вы сдадите статью, принесите мне просмотреть ее, — может быть, две-три поправки будут не лишними.

Эдна нашла хозяина «Лупса».

Это был довольно мрачного вида, полный, тяжелый мужчина с массивной нижней челюстью, с необыкновенно густыми бровями, не выпускавший изо рта сигары. Звали его Саймс — Эрнст Саймс.

— Какое ваше амплуа? — резко спросил он, прежде чем она успела изложить свое предложение.

— Лирическая певица, солистка, сопрано, — быстро ответила она, вспомнив наставления Ирвина.

— Как фамилия? — спросил Саймс, даже не удостаивая ее взглядом.

Эдна на мгновение запнулась. Она так стремительно ринулась в это приключение, что даже не подумала обзавестись сценическим именем.

— Какое-нибудь имя есть у вас?.. Сценическое имя? — нетерпеливо воскликнул Саймс.

— Нэн Белейн, — придумала она в один миг, — Белейн.

— Готово. Вам выступать в среду и в субботу.

Он нацарапал ее фамилию в своей записной книжке.

— А сколько я буду получать? — осведомилась новая артистка.

— По два с половиной доллара. За два выступления — пять. Выплата по первым понедельникам после второго выступления.

И, не сочтя нужным сказать обычное «до свидания», он повернулся к ней спиной и снова погрузился в газету, от которой она оторвала его своим приходом.

Эдна явилась в среду вечером очень рано. Она пришла вместе с Летти и принесла свой несложный театральный костюм: простой платок и старая юбка, выпрошенные у поденщицы, и седой парик, взятый напрокат у костюмера за плату в двадцать пять центов за вечер. После долгих размышлений она остановилась на роли старой ирландки, поющей горестные песни по случаю отъезда ее единственного сына.

Несмотря на то что они пришли рано, театральная машина работала уже вовсю. На сцене шло представление, оркестр играл, а публика время от времени аплодировала. Любителей набралось такое множество, что они попадались на каждом шагу, наполняли кулисы, проходы, даже часть сцены, всем мешали, становились у всех на дороге. Особенно досаждали они профессионалам, которые, как и следовало ожидать, считали себя несравненно выше и поэтому смотрели на любителей как на париев и обращались с ними грубо и надменно. Эдна попала в водоворот. Ее немилосердно толкали, но это нисколько не мешало ей самым внимательным образом наблюдать за тем, что происходило вокруг нее, в то время как она, прижимая к груди свой сверток с платьем, искала уборную.

После долгих поисков Эдна, наконец, нашла уборную, занятую тремя любительницами, которые ссорились из-за единственного зеркала. Наряд Эдны был так прост, что переодевание отняло у нее всего несколько минут, и она тотчас же оставила это трио, которое заключило временное перемирие для того, чтобы обменяться замечаниями по поводу нее. Летти неотступно была при сестре, и, призвав на помощь невероятное терпение и упорство, они, наконец, добрались до какой-то кулисы, откуда кое-как могли видеть сцену.

Маленький, черненький, юркий и изящный человечек во фраке и цилиндре выделывал какие-то неторопливые па и подпевал себе тонким голоском. По многим признакам можно было судить, что песнь его патетического характера. Когда голос, казалось, совсем изменил ему, какая-то громадная женщина с копной светлых волос на голове грубо протискалась между Эдной и Летти, наступила им на ноги и с презрительным видом растолкала их.

— Уж эти дурацкие любительницы! — прошипела она, проходя мимо них, и через минуту была уже на сцене и отвешивала грациозные поклоны публике, в то время как маленький черненький человек все еще вытанцовывал свои замысловатые па.

— Здравствуйте, девицы!

Это приветствие, ласково произнесенное над ухом Эдны, заставило ее несколько податься в сторону от неожиданности. Гладко выбритое, луноподобное лицо посылало ей самую добродушную улыбку на свете. По наряду соседа можно было заключить, что он готовится изобразить типичного босяка, несмотря на отсутствие неизбежных бакенбард.

— Ну, это чепуха! Приклеить их — дело одной секунды! — объяснил он, заметив легкое недоумение в глазах Эдны. — От них страшно потеешь! — продолжал он свое объяснение, размахивая бутафорскими бакенбардами. — А у вас какое амплуа? — спросил он, рассматривая Эдну.

— Лирическая певица, сопрано, — ответила Эдна, стараясь проявить как можно больше развязности и уверенности.

— А зачем надо вам проделывать это? — бесцеремонно спросил он.

— А так, шутки ради! — в том же тоне отозвалась она.

— Как только мои глаза остановились на вас, я тотчас же понял все. Послушайте, барышня, а не работаете ли вы для газеты, а?

— За всю мою жизнь я видела только одного редактора газеты, — сказала она, — и надо вам сказать… мы с ним сразу не поладили.

— Вы что, за работой пришли к нему?

Эдна беспечно кивнула, тщетно пытаясь найти предлог, чтобы переменить тему разговора.

— Что же он сказал вам?

— Сказал, что за одну неделю у него перебывало восемнадцать барышень, таких же, как я.

— Что называется, сразу заморозил, так, что ли? — Молодой человек с лунообразным лицом расхохотался и ударил себя по бедрам. — Как видите, мы тоже не лишены наблюдательности. Воскресные газеты страшно хотят напечатать что-нибудь насчет «любительских вечеров», но нашему хозяину это не очень улыбается. При одной мысли об этом у него глаза на лоб вылезают.