Любитель полутени - [13]

двадцатого века? Это же материал для диссертации! Если бы у меня были аспиранты, я бы вытащил их из архивов и послал в гущу жизни, к таким вот старикам». Он вновь с горечью вспомнил, что ему не приходится руководить аспирантами. Он всего лишь приват-доцент, занимающийся узкой отвлеченной тематикой, специалист по некоторым разделам истории религиозных вероучений средневековья, вбивший себе в голову, что в его задачи входит лишь выявление степени неповторимости того или иного исторического процесса, то есть тихий кабинетный ученый, тихий пьяница, любитель полутени, очевидно, неполноценный и как мужчина, ибо иначе Мелани…

Он не успел додумать до конца эту мысль, потому что вспомнил о письме и о том, что Мелани теперь, вероятно, вернется, и только собрался было подойти к тому окошку машины, возле которого сидела мать, чтобы рассказать ей о семидесятилетнем паромщике, работающем здесь с 1910 года, — история такой жизни польстила бы ее прусскому тщеславию, — как вновь ощутил легкое покачивание, колыхнувшее паром; оно передалось сначала в ноги, которые вдруг потеряли устойчивость. Он стоял на конце плота, обращенном к уходящему берегу, глядя на него теперь уже издали, — они доплыли примерно до середины озера-а поскольку ощущение неустойчивости в ногах не сразу прошло, он отступил на шаг и обернулся.

Возможно, что Лотар Витте, обернувшись, в тот же миг увидел, что Машина, в которой сидела мать, катится к переднему краю парома. Возможно, но мало вероятно. Вполне вероятно лишь то, что на сетчатке его глаз отпечаталось изображение «опеля» — он и на самом деле тронулся с места и медленно, почти нежно покатился, но, поскольку расстояние, оставшееся ему до края плота, было ничтожным, «опель» покрыл его почти в неподвластное измерению время, так быстро шло это медленное откатывание. Машина достигла края парома, перевалила через него передними колесами, под тяжестью мотора наклонилась вперед и с коротким всплеском ушла под воду. Но мозг Лотара, видимо, не сразу воспринял изображение на сетчатке-слишком не вязалось оно с тем представлением о реальности, которое тогда у него было. Оно просто не умещалось в той жизни, которой он жил и которую, несмотря на пристрастие к выпивке и любовь к замужней женщине, можно было назвать тихой и упорядоченной. Только этим можно объяснить, почему Лотар, упав на колени от сильной качки, возникшей на плоту после того, как машина рухнула в воду, на некоторое время застыл в этой позе, опираясь ладонями о мокрые доски настила и тупо

уставясь на то место, где только что стоял «опель». «Опеля» не было, хотя было совершенно невероятно, что его не было.

С паромщиком происходило нечто похожее. Он заметил, что творится что-то неладное, потому что паром вдруг перестал поддаваться движению его рук, но по старческой неповоротливости не сразу обернулся, а когда плот сильно закачался, невольно ухватился за канат. Поскольку ему было за что держаться, он не упал на колени, как Лотар. Вряд ли он даже видел, как машина рухнула в воду. Когда качка прекратилась и паром выровнялся, он тоже обнаружил, что машина исчезла. Старик выпустил канат и молча смотрел на пустой настил. Ролики еще несколько раз со скрежетом поерзали по канату.

Только когда паромщик заметил, что Лотар поднялся с колен и сделал несколько шагов к тому краю плота, он подошел к нему и схватил его за руку.

— И не думайте, — сказал он. — Здесь сто метров глубины.

А Лотар и не собирался прыгать в воду и пытаться спасти мать, он хотел только взглянуть на то место, где машина погрузилась в воду, причем он тут же сказал себе, что, скорее всего, это было уже другое место, вероятно, паром успел продвинуться настолько, что то место было уже позади. Он перебежал на другой конец и поглядел вниз: вода везде была одинаковая, темно-зеленая. Он был еще не в силах представить себе, что там, внизу, тело его матери, но уже ничто не могло заставить его коснуться этой воды хотя бы рукой.

— А плавать она умеет? — донесся до него голос паромщика. — Если умеет, может, еще выплывет.

Лотар медленно повернул голову в сторону говорящего. Этот старик предлагал ему, значит, представить себе, что его мать там, внизу, пытается вылезти через окошко машины в надежде вынырнуть на поверхность, что она отчаянно борется за жизнь, из последних сил стараясь не захлебнуться, не дать воде проникнуть в легкие. Он опустился на доски настила и сгорбился.

— Нет, навряд ли, — снова послышался старческий голос с сильным местным акцентом; паромщик вдруг осознал бессмысленность своего вопроса. — Тут глубоко, она уже захлебнулась. — Потом, помолчав, спросил: — Это ваша матушка? — И опять принялся тянуть паром. Плот стал легче, и через несколько минут они пристали к берегу. Лотар продолжал сидеть в той же позе.

— Пойду позвоню на спасательную станцию, — сказал паромщик.

Лотар поднял голову.

— Почему вы, собственно, не обратили внимания, что я пьян? — резко спросил он. Он говорил со стариком как со своим подчиненным. — Почему вы не обратили внимания, что я не поставил машину на ручной тормоз и на передачу, когда въехал на паром?